Бес предела

К его удивлению, Прохор-4679307774 в отличие от «родича», живущего в воде, оказался человеком. Но жил он в таком странном мире, представить который математику не удалось бы никогда.

Это был мир текучей постоянной изменчивости. Что бы ни сделал Прохор из десятизначного мира Армстронга (его имя – Плили-Симилив заставило путешественника улыбнуться, и, похоже, фамилии местный «братец» не имел вовсе), что бы ни говорил, его действия и речи зримо изменяли здешнюю эфемерную реальность, насыщенную таинственной кипучей жизнью.

Город в этом мире представлял собой скопление мыльных пузырей правильных геометрических форм, постоянно эту форму меняющих. Здания не исчезали в никуда, но чуть ли не каждую секунду сотрясались – как в фантастических фильмах типа «Матрицы» – и, повибрировав несколько мгновений, становились другими.

Точно так же трансформировались и другие объекты здешней числореальности: автомобили – на автомобили не похожие, летательные аппараты, башни и арки, лопасти антенн и решётки технических сооружений. Не меняли форму только жители этого мира – люди, спокойно взирающие на кипение вибрирующего пейзажа, а также своей одежды, входящие в средства передвижения и выходящие из них.

Но самое большое потрясение ждало Прохора чуть позже, когда носитель его «родственной линии» Плили-Симилив взобрался на мерцающем лифте на самый верх здания, чем-то напоминающего старинную «сталинскую» высотку в Москве.

«Родич» вышел из лифта, огляделся и занял одну из прозрачных кабинок, выступающих из фасада башни своеобразными выпуклыми колбами. Тут Прохор и увидел город, в котором обитал его дальний «брат».

Город, то есть скопление мерцающе-живых строений, венчало нечто вроде гигантской скалы, выступающей из плохо просматриваемых глубин, в которых тонуло основание скалы. А скалу эту окружали другие такие же скалы, чуть выше или чуть ниже, уходящие рядами в туманное марево, в мерцающую бесконечность. Освещало скалы висящее в перламутровом небе солнце, похожее на розовый пузырь эллипсоидальной формы. Если приглядеться, оно очень медленно поднималось вверх, становясь ярче. Вполне возможно, этот подъём светила означал здесь наступление дня.

«Родич» Прохора снял с себя нечто вроде мерцающего пузырящегося балахона, оставаясь в одних облегающих чресла зеркальных трусах и сапогах, и подставил лицо и грудь под лучи светила.

Вероятно, это означало некий ритуал, но с чем он был связан, догадаться было трудно. Люди в соседних колбах делали то же самое, что и Плили-Симилив: раздевались, разводили руки в стороны и некоторое время загорали в лучах розового солнца.

Прохор рискнул зайти в его «блок памяти».

Однако сделать это ему помешала реакция «родича»: тот его почуял! Вздрогнув, остановился, прислушиваясь к себе, опустил руки. Губы его шевельнулись, произнося какую-то фразу на птичьем языке, не похожем ни на русский, ни на английский, ни на какой-нибудь другой.

– Прл… Симирл… – разобрал Прохор, блокируя своё мысленное присутствие.

– Прл… Симирл? – повторил «родич».

Прохор понял, что носитель пытается назвать его имя!

«Прохор Смирнов, – осторожно назвал он себя. – Не пугайтесь, ради бога, я ваш родственник из другого числомира».

Но Плили-Симилив и не думал пугаться. Он торопливо натянул балахон, вытащил из плеча шнур с блестящей иглой и воткнул иглу прямо себе в ухо, словно собирался проткнуть засевшего там «духа».

В голове «родича» поднялась мысленно-звуковая буря, понять смысл которой Прохор даже не пытался.

Плили-Симилив что-то проговорил, прислушался к возникшей в голове певучей фразе: ему ответили!

Прохор понял, что хозяин разговаривает с кем-то по мобильному телефону. В ответ кто-то внимательно посмотрел на гостя, причём изнутри психики «родича».

Прохор инстинктивно приготовился сбежать, помня прошлые стычки с Охотниками, но вокруг него возникла ажурная стеклянно-прозрачная сфера, напоминая формой эргион, и в объёме сферы зазвучал тонкий голосок: жди!

Говорили по-русски.

Тем не менее он рванулся из сферы наружу, пробуя её прочность, и вызвал новый голосок:

«По… жди».

«Ждать?» – вышел он в поле сознания «родича».

«По… жжда… жда… жда», – эхом откликнулся щебечущий голосок.

«Жду».

Плили-Симилив достал из каких-то закоулков балахона два перламутровых пузыря, пришлёпнул их на уши. В голове его родились гудочки и звоночки, объединяясь в нечто вроде мелодии. Видимо, он просто прицепил наушники плеера и теперь слушал местную музыку.

Не обращая внимания на людей, входящих в прозрачные кабинки «для поглощения света», он вернулся к лифту и спустился на первый этаж здания. В холле – тающем на глазах и восстанавливающемся каждое мгновение в иных геометрических композициях, он сел в одно из кресел, окружённых колоннами, и стал ждать, качая плечами в такт мелодии, звучащей в голове.

В холле было полно людей, одетых в сверкающие, тающие и «горящие» балахоны, но зону кресел потоки пешеходов обтекали, лишь изредка заглядывая за колонны и тут же растворяясь в толпе.