Бес с тобой

— Держать держала, — всхлипывает Аря, решая озвучить то, что и без того немой сценой меня оглушило, — но шитье не моё. — Заминка. — Совсем не моё! — категорично головой «неа».

— Так мне и не нужно крестиком или узором, — объясняю примитивность необходимого, — несколько стежков. Кривых, косых… Плевать, главное рану открытой не оставить!

Арина упрямо поджимает дрожащие губы, но кивает.

Далее следует размытая суета школьницы, у которой «неуд» по предмету, но она усердно пытается вытянуть хотя бы на «удовлетворительно».

Помогаю, как выходит, подсказываю, когда стопорит. При этом упорно напиваюсь, потому что трезвому такое пережить — просто невозможно.

Промываем рану… Иголка, нитка. Перед тем, как приступить к самому щекотливому, киваю на разделочный столик:

— Это телефон. Важный. Если вдруг… что со мной…

— Не надо о таком, — искажается ужасом лицо Арины.

— Да тихо ты, — мне тоже не сладко. — Но его можно набрать в крайнем случае. Только если я умер и говорю: «звони».

Недоумение девчонки усиливается.

Видно, шутки в таком состоянии не воспринимает, поэтому поясняю:

— В общем, если я уже околевшим трупом валяюсь, только тогда наберёшь. Тут подчистят, а тебя проинструктируют, что делать дальше. Усекла?

Арина зажато кивает.

— Вот и отлично! Приступай, — отваливаюсь на стол, глаза в светлый, но стремительно приближающийся потолок. И только девчонка склоняется, смотрю на неё. Сосредоточена, напугана, руки дрожат.

— Я не могу! — опять хнычет. — Я боюсь сделать больно!..

Обескураживающе!

— Мелкая, поверь, — цежу сквозь зубы, чуть приподнявшись на столе, — я и сейчас не особо шибко от наслаждения маюсь.

— Было бы хотя бы обезболивающее…

Вновь пленяю её руку. Арина испуганно уставляется с такой дикой надеждой, что откажусь от затеи — зло берёт:

— Нет ничего сложного! — мой голос отнюдь не мягкий и располагающий. Почти рык. Девчонка затравленно кивает, но не приступает. — Тыкаешь с одной стороны, — направляю хрупкую руку к ране. — Пронизываешь насквозь и тянешь до другого края раны. — Сопротивление ощущаю, но не нервное, скорее упрямость, поэтому немедля втыкаю иглу в кожу. — Подцепляешь, достаёшь с другой стороны! — сцепив зубы, проглатываю стон, несмотря на то, что уже порядком надрался: — А боль… Боль это не твоя проблема!

— Угу, — девчонка храбрости набирается, стяжку закрепляет.

— Говори, мелкая…

— Что? — вновь тормозит Аря.

— Говори! — настаиваю, сражаясь с приступами подкатывающего мрака и слабости. — Плевать что, говори. И не застывай, — побуждаю сделать ещё один стежок.

Девчонка утыкается носом в рану и начинает аккуратно тянуть нитку, связывая узелок. Опять втыкает иглу, чуть замешкав на старте.

— Твою ж!.. — рычу, смаргивая чёрные кляксы. — Говори, мелкая!!! Расскажи о себе и семье…

— Что рассказать? — сбивается с ритма Аря, по-детски наивно похлопав ресницами.

— Хочу знать всё. И плевать, что именно. Просто не позволяй мне вырубиться… твой голос… Не поверишь, но ты первая женщина, которую сам упрашиваю сделать мне больно.

Испуг и растерянность сменяются робкой улыбкой. Я приободряюсь:

— Так что всё, мелкая! Хочу знать о тебе всё!

В больших глазах разрастается облегчение и нежность. Залипаю, как идиот, рассматривая смену цвета — от насыщенной зелени к светлой, молодой и сочной.

— Я… — заминка. Арина явно с мыслями собирается: — Я живу с дедушкой, — выдыхает неровно. — Он очень… — постепенно выравнивается девичий голос-хрип и латание меня становится методичней и спокойней. Рассказ льётся мелодично: то теплее, то жарче, то тише, то грустнее, то веселее и воодушевлённей. Девчонка, не замечая странности, выливает на меня поток своего прошлого. Даже делится сердечным и наболевшим. И это работает… Не то чтобы боли не чувствовал, но близость Арины, её касания, забота и нежность меня окутывают защитным куполом.

* * *

Гул в темноте начинает раздражать. Наращивается, и вскоре различаю рыдание, тяжесть… Нехотя разлепляю глаза: мелкая, уткнувшись в мою грудь, глухо ревёт.

— Ты решила меня слезами утопить, раз под иглой не подох? — нахожу силы нарушить женские рыдания скупой мужской фразой.

— Жив! — Арина вскидывает красные, опухшие глазищи на меня.

— Не мечтай так просто от меня… — горло сушит — не договариваю.

— Жив! — утирает слёзы девчонка, став похожей на сорванца, которого батя отругал.

— Расскажи, мелкая, — натужно даются слова, — и часто ты незнакомцев на столе штопаешь?

— Н-нет, — трясёт недоуменно головой девчонка. На лице смущение, щёки пунцовым окрашиваются, начинает губу жевать: — Меня Арина зовут, — протягивает руку, наивно решив исправить оплошность.

— Дмитрий. Дмитрий Романович Бессов, — отвечаю мягким пожатием.

— Арина Родионовна Коган, — остаточно шмыгает носом спасительница.

— Приятно познакомиться, Арина Родионовна.

— И мне, — улыбается чисто и открыто, смахнув со щеки слезу.

— Ты вот что, мелкая, — нарушаю повисшее молчание, — знаю, устала. Знаю, напугана, но… на крыльце кровь. Её бы убрать нужно. И здесь… тоже. Мои окровавленные вещи — в пакет. И в мусорку. Мне что-нибудь дедово подбери.

— Да-да, — послушно кивает девчонка.