Бес (СИ)

— Ты сам говорил, что ответственность во всем, что окружает нас, что она так и так есть каждый день. Так какая разница?

А разница была в том, что он никогда не сможет стать пилотом самолета. На самом деле мы даже не были уверены, что он сможет вести обычную жизнь, до последнего времени он даже толком ходить не мог. Без постоянных болей в позвоночнике и ногах. Без кучи лекарств, которые принимал курсами. Длительное восстановление после того, как один выродок сбил Марка на пешеходном переходе. Не углядела Марина, толкала перед собой коляску с дочкой, а сын сзади шел. И какой-то пьяный подонок сбил парня и протащил его метр по асфальту.

И самым страшным оказалось то, что я узнал не сразу. Как раз обустраивал этот чертов остров. Застрял здесь на две недели, и сообщение от своего человека, приставленного следить за ними, получил позже. Но иногда даже самые большие деньги неспособны вылечить полностью и насовсем. Тот удар машины, помимо прочего, отбил внутренние органы мальчишке, и начался процесс заражения крови. И снова я смотрел сквозь больничное стекло на его бледное лицо, на утыканные трубками худенькие руки и думал о том, что не сдержал своего слова и обманул Женю.

* * *

Она называла меня папой. Аленка. Она слишком недолго видела своего настоящего отца, чтобы запомнить его лицо и имя, и поэтому считала таковым меня. Обнимала тоненькими ручонками мою шею и целовала в щеку, заставляя подыхать от нежности, от желания держать ее в своих объятиях вечность и никому не отдавать. Никогда. Чтобы слышать это ее "папочка" и млеть от осознания, что у меня есть дочь.

Иногда я думал о том, что оказался настолько ничтожным, что не имел ничего своего, настоящего своего. С самого рождения. Я не имел дома и жил в волчьем вольере, который считал своим жильем. У меня не было матери, и ее заменила мне волчица. У меня не было своих детей… а точнее, мои дети становились всего лишь опытным материалом, и я присвоил себе чужих. У меня не было жены, и я стал считать ею чужую. А еще когда-то я думал, что у меня была любимая женщина. Но я ошибался и тогда.

Доктор говорила, что делала сверхчеловека, а я все чаще понимал, что оказался слишком ничтожным, недостойным, чтобы иметь свое собственное. Маму, семью, счастье. Но затем я понимал, что у меня не было другого выхода. Или сдыхать от ненависти к ней и к себе, или не позволить этой дряни поглотить себя без остатка и алчно наслаждаться тем, что имел. Каждой минутой с теми, кто меня любил. А меня, да, любили. Эти два ребенка. И я не сомневался в этом ни одной минуты своей жизни. И знаете, что? Это оказалось охренительно круто — осознавать, что тебя на самом деле любят. А точнее, заново вспоминать, каково это. Только в этот раз их любовь была настоящая, от нее не воняло гарью сожженных в пепел иллюзий.

ГЛАВА 8. АССОЛЬ

А я все еще была жива. Так странно мне казалось, что с такими ранами внутри не живут. Но я ошиблась. Оказывается, с ранами можно еще долго агонизировать и страдать бесконечно. После того, как я увидела его с детьми, я отказалась есть. Я захотела сдохнуть. Здесь, в его долбаной вонючей клетке. Пусть наслаждается моей смертью. Он ведь для этого привез меня сюда. Мне приносили еду и уносили полные подносы, они не могли заставить, не могли даже слова сказать, а Саша исчез. Не приходил и не появлялся в поле моего зрения за окном.

Я отчаянно надеялась, что его не будет достаточно долго, чтоб я успела завершить начатое. С моей анемией и подорванным здоровьем долго не продержусь. И я надеялась, что это конец… я видела его перед глазами в голодных галлюцинациях, измученная мыслями далеко не о еде, а о том, что он посмел иметь то, что отнял у меня. Посмел иметь детей и семью. Кто-то называет его отцом, а мой ребенок сгнил в земле, и я даже не знаю, где похоронены ее косточки.

Все эти годы я мечтала, что придет конец этой агонии под названием моя жизнь. Я вытравливала в себе все живое, я превращалась в мертвеца сознательно и надеялась не проснуться от передоза. Ведь когда-нибудь все же это должно было произойти — моя смерть. Такая желанная и благословенная для меня.

Мои мучения длились годами. Я казалась себе пустой, выпотрошенной дочиста, изможденной и жалкой. Я жила, как живут приговоренные к смерти без срока приведения приговора в исполнение. В постоянном ожидании. За одним исключением — я ее не боялась.

— То есть ты действительно считала, что твоя смерть будет настолько легкой?

Я даже не вздрогнула от звука его голоса. Потому что ждала, что услышу его и, конечно же, намного раньше, чем все закончится. Разочарование полоснуло по нервам, и с губ сорвался легкий стон. Я приоткрыла глаза и встретилась взглядом с его бесовскими черными радужками. Ноздри раздуваются, и хищник явно наслаждается запахом страдания жертвы.

— Я попыталась. Оно того стоило.

Саша улыбнулся, странная улыбка. В ней нет триумфа, но в ней отражается какое-то злорадное восхищение. Он склонился ко мне, опираясь рукой на жесткую подушку.