Бес Славы

 Я сбавляю скорость, уже собираюсь притормозить, но Слава вдруг кладет ладонь мне на руку, тут же резко ее убирает, словно я током бьюсь, и просит:

– Не могли бы вы проехать чуть подальше?

 Усмехаюсь, но просьбу выполняю. Проезжаю чуть дальше, сворачиваю к пышным кустам акации и паркую машину так, чтобы ее с улицы видно не было.

– Спасибо, – кивает Слава и тянется к ручке двери. – Подождете?

 Здесь киваю я. Ведь мне совершенно незачем идти с ней. Да и как-то боязно почему-то, если честно.

 Девушка покидает автомобиль. А я прикуриваю сигарету и смотрю на тонкую фигурку Славы через зеркало заднего вида, пока та не скрывается за поворотом.

 Курю. И сигареты не успокаивают. Как-то нервно и тошно мне. Отстегиваю ремень безопасности, вскользь касаясь чего-то пальцами. Чего-то, что между сиденьями лежать не должно. Смотрю – там лежит лекарство, то самое, которое нужно ребенку Славы.

 Блядь! Выпало, наверное, у нее из сумки.

 Я швыряю недокуренную сигарету в окно, хватаю коробку с лекарством и выхожу из машины.

 Вот оно мне надо, играть в доброго самаритянина?

Не хочу идти в дом. Может, Слава вскоре заметит отсутствие лекарства и вернется? Стоило только подумать об этом, как слышу скрип калитки. Но появляется на улице не моя домработница, а пожилая женщина.

 Бабушка.

 Оглядывается по сторонам и замечает меня. Бодрой походкой, совсем несвойственной возрасту, женщина направляется ко мне, улыбаясь. На ведьму совсем не похожа, скорее, на бабулю из рекламы пельменей.

– Здравствуйте, – говорит она звонким голосом.

Я киваю в ответ, отвечая:

– Добрый вечер.

 Протягиваю упаковку, женщина забирает и представляется:

– Я Агафья Ильинична.

– Матвей.

– Матвей, не стой здесь. Пойдем в дом.

– Нет, – отрицательно качаю головой. – Я подожду.

 Но это не просто проявление вежливости со стороны бабушки Славы. Агафья Ильинична настаивает, берет меня под руку и ласково говорит:

– Я тебе такой чай заварю… Поверь, Матвей, в магазине такого не найдешь.

 Сбрасывать со своего локтя руку пожилой женщины как-то неприлично, и мы не спеша доходим до калитки, а потом заходим во двор.

– Это неудобно, – все еще пытаюсь отказаться, хоть уже и сдался.

 Ее прикосновение такое уютное и доброе. Не знаю, откуда такое взялось в моей голове, но я вспоминаю маму. Она так же до меня дотрагивалась. И почему в прикосновении посторонней женщины я чувствую… Любовь?

 Наваждение какое-то...

 Мы поднимаемся по ступенькам, да еще таким, что мне кажется – они раскрошатся в труху от нашего веса. Но нет, ступеньки выдерживают, и вскоре мы входим в дом.

 Здесь пахнет свежестью и травками. Тонко, изящно и так уютно. Похожий запах у волос Славы. Ее, кстати, в этом помещении нет. Вижу еще две двери, одна закрыта, вторая чуть приоткрыта. Меня тянет заглянуть...

– Присаживайся, – говорит вполголоса хозяйка дома, кивая на один из стульев, стоящих у большого круглого стола.

 Я слушаюсь, сажусь. Агафья Ильинична включает электрический чайник, а потом достает с полки шкафа заварной и несколько металлических коробочек. Открыв их, женщина начинает насыпать в чайник по горстке ароматных травок. Я наблюдаю за этим как завороженный.

– Бабуль... – вдруг слышу я голос Славы. Оборачиваюсь, она стоит в дверях той комнаты, что была приоткрыта. Увидев меня, девушка сначала теряется, а потом вся бледнеет.

– Вы...

– Я, – зачем-то киваю я. – Твоя бабушка пригласила меня выпить чай.

– Зачем? – обращается Слава к бабушке.

– Ну, Стася, некрасиво же, молодой человек тебе помог, – отвечает женщина внучке, а потом обращается ко мне: – Ты не обращай внимания, она сейчас сама не своя, – и без перехода спрашивает:

– Марта уснула?

– Нет.

– Хорошо, пойду дам ей лекарство, – произносит бабушка, наливает в заварной чайник только что вскипевшую воду. – А ты поухаживай за Матвеем.

Охренеть. Я чувствую себя ледяной глыбой среди теплоты, которая царит в этом доме. Слышу за стенкой приговаривания Агафьи Ильиничны:

– Мартушка, моя девочка… Вот так, да, открывай ротик. Вкусно же? Да, моя девочка.

 Я все это слышу, потому что в кухне стоит гробовая тишина. Слава даже не шевелится, только с каждой секундой все больше и больше бледнеет. За дочку так переживает? Наверное, все-таки зря я сюда пришел.

– Матвей Георгиевич… – начинает Слава, запинаясь.

– Я могу уйти, – поднимаюсь из-за стола.

 Вот что за хрень вообще происходит? Я себя чувствую мальчишкой. Таким зависимым, беззащитным, которому не хочется уходить из крепости. Да, дом этот крепостью не назовешь – слишком ветхо выглядит, а вот в каком-то эмоциональном плане чувствуешь себя защищенным.

 И эти кружевные занавески на окне, и немного потертая скатерть, и недавно побеленная печь, и вообще вся атмосфера – все так мило и уютно. Блядь, да мне хочется прослезиться. Когда я плакал в последний раз? Лет в семь, когда разбил колено так, что почти кости были видны. Или хрящ. Не помню, что там находится. Остальное все преодолевал сквозь стиснутые зубы, рассекал воду, но эмоциям не давал волю. И что сейчас? Чувствую себя беременной бабой, подверженной эмоциям.