Бес в ребро

Когда я шла в прокуратуру, то надеялась сразить Бурмистрова сообщением о Глухоманове, заявлением бабки Еловацкой, сведениями о Рите Терёшкиной, рассказом о ресторане «Актер». Не знаю, на что я надеялась – заплачет Бурмистров от стыда, срочно вызовет бабку, допросит таксиста или сам помчится на такси в тюрьму вызволять Ларионова…

А сейчас поняла, что говорить с ним не о чем нельзя. Бурмистров не расследует уличный конфликт, он совсем не над схваткой – он в самой гуще, он втянулся в драку на стороне чагинцев, и будет молотить нас с Ларионовым сколь силы хватит.

– Я вас поняла, – сказала я тихо. – Николай Степанович, я прошу вас дать мне свидание с Ларионовым…

– Не могу, – отрубил Бурмистров. – По закону я могу разрешить обвиняемому свидание с родственниками. Но вы ведь не родственница? Я не ошибаюсь – вы Ларионову родней не доводитесь?

– Нет, не довожусь, – кивнула я. – А вам никогда не бывает страшно?

– А почему мне должно быть страшно? – старательно изображал он пренебрежение.

– Неужели вы думаете, что все это останется безнаказанным?

Он хлопнул ладонью по столу, но стук этот тоже получился каким-то дребезжащим и неуверенным:

– Мне надоело с вами препираться. Кто вы такая, чтобы оценивать мою работу? Я закончу следствие, передам дело в суд, и там решат, правильны ли были мои действия.

– Да, по-видимому. Я только хотела у вас спросить, зачем вы посадили Ларионова в тюрьму? Какая была в этом необходимость? Чем, кому он угрожал?

– Он никому не угрожал, но его действия мешали проведению объективного расследования. В частности, ваши действия заставили меня взять Ларионова под стражу.

– Я надеюсь, что есть на земле возмездие. За все рано или поздно приходит отмщение. И вы ответите страшно. Я надеюсь увидеть, как вас посадят в тюрьму. Хоть на один день – этого будет достаточно…

– Уходите отсюда вон! – свистящим голосом сказал Бурмистров. – Я вам покажу, где раки зимуют…

У него было лицо, как сургучная печать, коричнево-серое, неумолимое.

Я вышла в коридор – пелена застилала глаза. От волнения я перепутала коридор – повернула не туда и направилась в другую сторону, пока не уперлась в тупик с наглухо забитой дверью, над которой светился трафарет: «Нет выхода».

Какая-то заполошная суета. Мысли прыгают, руки трясутся. Не могу точно время рассчитать. Позвонила из автомата Маринке:

– Доченька, дождись из школы Сережу, и идите к дедушке… Я приеду сегодня очень поздно, вы оставайтесь ночевать у него…

– А Алексей придет?

– Нет, не придет. Он уехал…

– Как? И не попрощался?

– Мариша, его срочно вызвали, он не мог.

Бросила трубку, потому что ком запер горло, я поняла – сейчас снова разревусь. Сейчас не время, сейчас надо в Приреченск ехать…

На вокзале царила обычная толкучка, гремел над головой хрипучий радиоголос. На перроне пахло яблоками, горелой резиной и самоварным дымом.

В электричке было пустовато – середина дня, отлив между волнами нашествия пригородных пассажиров. Устроилась у окна, поезд плавно тронулся.

Еще было совсем светло, когда я вышла на станции в Паутове. Женщина в оранжевом путевом, жилете объяснила мне мой дальнейший маршрут, и я успела на автобус, ехавший час по разбитой тряской бетонке. Сошла в совхозе «Октябрьский» и долго плутала в поисках общежития шоферов. Как выяснилось, они жили в артистических комнатах поселкового Дома культуры. Было семь часов вечера, совершенно темно, и я старалась не думать, как я буду отсюда выбираться. Поднялась на второй этаж и увидела, что несколько мужчин в фойе играли в домино.

Так огромно было мое желание найти Глухоманова, что, взглянув на этих незнакомых людей, я уверенно – толчком сердца, раздерганными нервами, яростной надеждой – выбрала седоватого спокойного мужика с сизо-стальными зубами, оглушительно трахнувшего костью по столу и торжественно объявившего:

– Рыба!..

Подошла и потрогала за плечо:

– Вы Глухоманов?

Он оторвался от «козла», поднял на меня глаза:

– Да. А что?

– Я журналистка… Моя фамилия Полтева… Я вас разыскиваю целую неделю…

– Вот-те раз! – удивился он. – Сюда не поленились приехать?

– Нужда привела, – сказала я. – Я к вам по делу житейскому, а не газетному…

– Какие же это у меня житейские дела с молодой журналисткой? – засмеялся он. Его партнеры с интересом смотрели на нас.

Глухоманов сказал им:

– Ну, чего уши развесили? К вам, небось, журналистки не приезжают за тридевять земель… – улыбаясь, встал и предложил мне: – Идемте, чайком побалуемся и все житейские дела наши обсудим…

Он варил чай в стакане электрическим кипятильником – обжигающий, черно-красный. На стол бросил большой пакет мучнистой пастилы.

– Каким-то чудом в сельпо попало, – кивнул он на пакет. – Угощайтесь… Так что случилось-то?

– Вы помните, недавно в вашей машине произошла драка? Вечером?

Взгляд его напрягся, он с силой вонзил стальные зубы в нежное бело-розовое тельце пастилы, пожевал и ответил неопределенно:

– Да, припоминаю кой-чего… А зачем вам?

– А затем, что у пассажира вашего из-за этой драки вся жизнь пошла под откос…

– Это у которого? Их там много было… – прищурился Глухоманов.