Бес в серебряной ловушке

Нет, она не спешила судить. Она боролась с собой, отчаянно пытаясь подавить предубеждение. Она молилась о Паолине и просила для себя вразумления. Она настойчиво указывала себе на трудолюбие девицы и ее непритязательность. Она с затаенным ужасом приглядывалась к здоровью той – но девушка не выказывала никаких признаков недомогания, и Инес снова и снова убеждала свою смятенную душу в том, что все ее страхи беспочвенны, а жуткие подробности, сопровождающие историю девушки, – не более чем наветы невежественных односельчан. Однако вожделенный покой не возвращался.

А потом появился этот странный слепой юноша. Еще в первый его приход к аркебузиру Таддео Инес обратила внимание на необычное лицо отрока. На чеканные черты, высокий лоб и хорошо вылепленные скулы. Эти явные признаки породы не вязались с дешевой вестой и поношенной исподней рубашкой. Как и речь юнца, напоминавшая лоскутное одеяло, где среди простонародных оборотов вдруг мелькала плавная, грамотно скроенная фраза.

Словом, посетитель сразу показался монахине диковинным, и в самом скором времени ее правота подтвердилась: Таддео не только не приветил визитера. Он обрушился на него с обвинениями, назвав одним из имен лукавого. И вот тут нелишним будет заметить, что разоблаченный юноша тут же смутился и исчез. А ведь всем известно, что Отец Лжи не выносит правды…

И что же? Едва успел раствориться едкий осадок того неприятного случая, как слепой снова оказался у порога, на сей раз протянув свои ловкие руки к Паолине. И строгая, чистейшая душою мать настоятельница, перед которой Инес преклонялась, словно перед святой, немедля пала перед нахальством мальчишки, выполнив его немыслимую прихоть.

Больше Инес не требовалось доказательств. Нечистый самолично явился в дом призрения, дерзко распахивая слепые глаза и ослепляя прочих их лицемерным сиянием. И неоспоримым долгом монахини, сумевшей устоять перед лукавым и его чарами, было уберечь сестер по вере от уготованной им страшной судьбы.

…Девушка ощущала, как пристальный взгляд коловоротом вгрызается в спину. Да что ж ей неймется-то, вороне?! Паолина битый час уже драит эти проклятые плиты без слова протеста, подсохший камень у окна тускло и легкомысленно поблескивает в пробивающихся сквозь густой переплет солнечных лучах. А сестре Инес все что-то не по душе.

Сегодня Паолина не работала в госпитале и была бы даже рада мирному отскребанию полов и сметанию паутины, если бы не ястребиный надзор монахини. После визита Пеппо она смотрела на прислужницу так, будто к той прямо в келью ввалилась пьяная толпа матросов. Ханжа…

Паолина снова отбросила за спину отчаянно мешавшее черное крыло велона, отерла со лба пот и перешла к следующему ряду плит.

Работа спорилась, сестра Инес отвлеклась на свое варево из горьких трав, и мысли Паолины постепенно потекли по другому руслу.

В день нелепой встречи с Пеппо она до вечера не могла собраться, все валилось из рук, а сестра Фелиция заметно охрипла от собственного скрипучего голоса, которым понукала бестолковую подопечную, пытаясь не сорваться на желанный бабий визг.

Пеппо разбередил в душе Паолины тот ужасный день, который она старательно заметала под половики памяти. Но на сей раз вместо надсадного плача, застревавшего в горле, вместо прежней злости и тоскливого неистовства девушку охватили иные раздумья.

Впервые она посмотрела на свое несчастье не из центра собственного разрушенного мирка. Приключившаяся с ней беда оказалась лишь одной косточкой в четках. И почему-то это обстоятельство… нет, не делало саму беду менее значительной, но ее мрачный ореол заметно поредел. В конце концов, для дядюшки Джакопо, грузного улыбчивого выпивохи, все закончилось намного печальнее. Ее же жизнь продолжается, и громоздиться на пьедестал великомученицы только потому, что ей не нравится работа в богадельне, как-то совестно.

Паолина все медленнее водила тряпкой по полу и наконец остановилась: а ведь мать Доротея оказалась права, говоря, что они с падуанцем могут помочь друг другу. Рассказав ей о своих метаниях, Пеппо невольно столкнул ее с бессмысленной жалости к себе, словно вытянул из трясины, засасывавшей ее в холодную и склизкую бездну. Быть может, ее сумбурный рассказ окажется хоть чем-то полезен юноше.

– Паолина! Трудись, а не стихи складывай! Ишь, очи к небесам! – Сестра Фелиция умела ходить на диво тихо для своей внушительной стати. Застав подопечную за размышлениями у лохани с водой, она не выдержала и дала волю мощным голосовым связкам.

Прислужница вздрогнула и снова погрузила тряпку в лохань. Сестра Фелиция еще что-то гневно выговаривала, сыпля подходящими цитатами из Евангелия, но Паолина не поднимала глаз, поэтому не заметила устремленного на нее странного и напряженного взгляда сестры Инес.

* * *