Бес в серебряной ловушке

– Здорово, парень, – послышался приглушенный бас, и хозяин, кряхтя, выбрался из-под прилавка. – Эко ты притомился! Бледный, что твой призрак!

Подросток усмехнулся:

– Была б работа, а лицом цвести успеется.

– Твоя правда! – рокотнул хозяин. – Ну, чем сегодня порадовать?

Сделав заказ, тетивщик отвлеченно слушал сноровистую возню хозяина и вдруг ощутил, как справа потянуло легким и свежим ароматом цветов. Вот и маргаритки Лотте. Два дня как куплены, а свежие. Мысленно позабавившись, он вынул из кармана кошелек. Хозяин положил перед ним товар, а сам лукаво хмыкнул:

– Что, цветы чуешь? Росанне моей кто-то прислал. Она молчит да глаза прячет: мол, не знаю, батюшка, видать, ухажер завелся не в меру робкий. А сама аж маковым цветом полыхает! Отец у ней дурак, понимаешь ли, молодым не был, так и народился в усах и с лысиной! Вот, держи. Воск, мел и пирожки.

Пеппо расплатился, еще немного посудачил с лавочником о пустяках и, попрощавшись, вышел на улицу, уже погрузившуюся в первые сумерки. Замедлил шаги, нашаривая в суме среди покупок пирожок, но тут сзади снова звякнул дверной колоколец, и тетивщика настигла быстрая поступь в шелесте полотняных юбок.

Локтя коснулась маленькая крепкая рука:

– Риччо! Погоди!

– Росанна? – улыбнулся Пеппо. – Я, болван, тебя в лавке не приметил. Что-то забыл или с платой ошибся?

– Да нет, я тебя из кладовой увидела. – Росанна говорила тихо и взволнованно. – Мне потолковать с тобой надобно, пойдем-ка!

Пеппо не успел опомниться, как дочь лавочника подхватила его под руку и стремительно увлекла к заднему крыльцу, куда торговцы подвозили для Барбьери тачки с товаром.

– Осторожно, тут бочки понаставлены. – Росанна втолкнула Пеппо в кладовую, захлопнула дверь и зачастила шепотом: – Послушай, сегодня покупатель заходил, военный в больших чинах, о тебе спрашивал. По имени не назвал, просто сказал: молодой слепой оружейник. Любезный – у меня прямо зубы заломило, ну чисто отец родной. Дескать, ему мастер очень нужен, а о тебе молва идет – заслушаешься. Расспрашивает меня, сам только что медом не течет, а глаза колючие. Осторожно, Риччо, не иначе прознали в мастерских, что ты у них втихомолку заказчиков сманиваешь, да подослали топтуна для проверки, чтоб прищучить.

Пеппо подобрался:

– Вон оно что! А собой каков?

Росанна фыркнула с непередаваемым сарказмом:

– Из тех, кому свое чихание краше чужой песни. Высокий, осанистый, смуглый, весь в черном, одна шляпа дороже батюшкиной воскресной весты. Глазищи – как в пропасть глядишь, мороз по коже. И шрамы поперек губ, косые такие, две штуки. Поначалу насмешничал, маргаритки нюхал, расспрашивал, не от жениха ли. А потом на тебя перешел – да как клещ вцепился!

Пеппо хмуро покусывал губы:

– Что ты ему ответила, Росанна?

Девушка покачала головой:

– Это умницей притворяться трудно, а дурой – роль нехитрая. Я ресницами похлопала и отправила его к старому Тонио, ну а он, сам знаешь, правую руку от левой уже не отличает, бедолага. – Она вдруг запнулась, шагнула чуть ближе и сменила тон. – Только ты все одно берегись, Риччо. Не понравился мне этот франт.

Еще бы понравился… И всего через два дня после встречи у церкви. Будь он проклят, если это случайность. Значит, за Алонсо все же проследили.

Вдруг плеча коснулась горячая ладонь, и Пеппо отпрянул, словно от тычка булавкой. Только сейчас он заметил, что в кладовой стоит тишина, густая, будто закипающий в котелке крахмал.

– Риччо?.. – чуть растерянно окликнула лавочница. – Я что… я сделала что-то не так? Нужно было сказать ему что-то другое?

Она поколебалась и снова сделала шаг вперед, обдавая юношу теплом и едва уловимым запахом маргариток. Складки юбки с шелестом скользнули ему по ногам, и он торопливо отшатнулся еще на шаг, больно натыкаясь на что-то лопатками.

– Нет-нет. Спасибо, Росанна. Я непременно буду осторожен… – пробормотал он.

Это прозвучало настолько жалко, что тетивщик готов был услышать в ответ издевательский смех и умереть на месте от позора. Однако девушка так же неловко откашлялась:

– Не благодари… Я терпеть не могу этих фанфаронов, а ты… ну… в общем, негоже было бы тебя не предупредить.

Снова зашелестели юбки, со скрипом открылась дверь, впуская скупую вечернюю прохладу и городской гул.

– Смеркается, тебе пора, Риччо. – Голос лавочницы был уже привычно деловит. – Дам тебе знать, если еще кто любопытствовать станет.

– Спасибо. Доброй ночи, Росанна.

Пеппо спустился с крыльца и широким шагом направился по быстро темнеющему переулку к мосту через неширокий каналец, все еще чувствуя, как от удара ноют лопатки, а на лице дотлевает дурацкий румянец.

…Девушка вернулась в лавку и сняла фартук под вопросительным взглядом отца.

– Ты чего это, синичка, в кладовой заблудилась? – пророкотал он, вытряхивая за окно мешок. – Пошла за тмином, полчаса пропадала, а тмин не принесла.

Она озабоченно потрясла фартуком:

– Какой там тмин! Захожу – а из-под ног мышь как шуганет! И ладно бы одна, а то слышу, будто пищит кто-то за мешками.

Барбьери гулко расхохотался:

– Стало быть, в обмороке лежала? А я-то думаю: куда запропастилась?

Росанна сдвинула брови: