Besame mucho, клуша!

Против воли Лера представила Василия в школьные годы. Видение было таким ярким, что Лера остановилась и обернулась, чтобы свериться с оригиналом.

Оригинал замер на ступеньку ниже, поднял тоскующий взгляд голодного зверя, и Лера не удержалась — положила руку на макушку Василию. И погладила.

И тут со стареющим мачо, любимцем женщин, журналистов и электората случилось то же, что и с Лерой в ресторане «Барбара», — он практически потерял сознание.

На ногах Крутов устоял, но по всем остальным признакам это был обморок. Глубокий, грозящий перейти в кому. Стратегически это было ошибкой, политическим промахом, повлекшим полную и безоговорочную капитуляцию.

Зарывшись лицом в горжетку Норы Максимовны, Крутов обнял Леру и с первобытной силой прижал к себе. У Леры хрустнул позвоночник.

— Идем к тебе, — донеслось из горжетки. Библейская мудрость Соломона сложила штандарты к рубиновым ботиночкам с тупыми мысами.

В середине ночи обнаружилось, что у Леры в холодильнике, кроме коньяка и морковных котлет, купленных на случай, если она доживет до утра, ничего нет.

Превратности судьбы — котлеты не дожили до утра, а Леру, хоть и с натяжкой, можно было признать живой.

— А что-нибудь еще можно? — жалобно спросил Василий, уписав четвертую жертвенную котлетку. — Что-нибудь типа яичницы.

— Холестерин в четвертом часу ночи? — выкатила глаза Лера.

— Странно. Ты не выглядишь человеком, который ест только морковку. — Для полового гиганта Крутов был чересчур сообразительным. С Лериной точки зрения, некоторое отупение после двукратного соития выглядело бы предпочтительнее.

— Могу предложить гречку или овсяную кашу, — оправдывалась горе-кулинар.

Ужасная правда состояла в том, что в доме не было даже хлеба, не говоря уже о яйцах, и Лере ничего не оставалось, как прикинуться принципиальной противницей яичницы, как и многого другого.

— Любовная лодка разбилась о быт, — с преувеличенной грустью констатировал Крутов.

Лера потрогала разгоряченные щеки:

— Уже? Так быстро?

— Если б я знал, что ты будешь морить меня голодом, я бы не поддался слабости.

— Значит, ты поддался слабости? — всматриваясь в точку на потолке, осторожно уточнила Лера.

Такие, как Крутов, не станут потакать слабости, такие, как Крутов, со слабостью расправляются самым безжалостным образом, вырывают с корнем, как сорняк. Уже завтра или даже сегодня Василий забудет ее — проходной вариант, случайно подвернувшийся и скуки ради оприходованный.

— Слышу по голосу, сейчас ты из меня слепишь бабника и записного ходока. А я только за яичницу и кусок колбаски оказываю услуги одиноким дамам. Честно-честно.

— Я так и думала. — Лера замахнулась подушкой, но Крутов перехватил снаряд.

Борьба зашла в тупик.

— Интересно, о чем ты сейчас думала? — Василий незаметно потянул одеяло, скрывающее прелестницу, но сдернуть не успел.

Лера вовремя раскрыла обман, свободной рукой успела вцепиться в край и натянула одеяло до подбородка.

— Думаю, что ты корыстный тип. Ладно, так и быть, я пойду в «24 часа» и куплю яиц.

Теперь уже Василий, не скрываясь, тянул одеяло на себя. Лера не отпускала свой конец, но покров вероломно сползал, обнажая шею, затем плечи и ключицы, вот уже показались полушария грудей. Лера попыталась закрепить позиции, но в решающий момент ветхий мамин пододеяльник предательски затрещал, отвоеванный край пришлось выпустить, и Лера с визгом заслонилась подвернувшейся подушкой.

Подушка подвернулась маленькая, прикрыться удалось лишь частично.

— Конечно, — взгляд Крутова жадно впитывал беззащитную Леру, — как только вижу такую вот женщину, с такой вот грудью, с такими плечами, шейкой, животиком, попкой и такими ножками — так и просыпается корысть. Она в области паха располагается, да?

— Болтун. Выбирай — я или яичница.

— Это будет трудный выбор. Яичница не может являться объектом сексуального домогательства, — с важным видом сообщил Крутов, — так что я делаю выбор в твою пользу. — Василий попытался вытащить подушку из объятий Леры.

— А кто приготовит яичницу? — Лера сложилась пополам и накрыла подушку собой.

— Ты.

— Как же я приготовлю, если ты мне мешаешь?

— Я? — непритворно удивился Крутов. — Как же это я тебе мешаю?

— Верни одеяло.

— Странная зависимость. Первый раз слышу. Неужели такой рецепт? Как называется? Яичница под одеялом?

— Под одеялом я дойду до шкафа и возьму одежду, — смеясь, объяснила Лера.

— А без одеяла слабо?

Рука нырнула под подушку. Лера охнула и закрыла глаза.

— Не будет тебе никакой яичницы, — прошептала она, млея.

Ясно, что если они продолжат в том же духе, то умрут от истощения.

— Вась, а долго так может человек? Люди. Я имею в виду — партнеры, — с трудом выпуталась из словесной ловушки Лера. Жизнь сделала крутой вираж, но кто знает, что таится за следующим поворотом.

— Может, и не бесконечно, но очень долго. — Василий скроил потешную физиономию. — Оч-чень, оч-чень, оч-чень долго. Собственно, мы будем заниматься любовью почти без отдыха до ста лет.

— Твоих ста или моих? — У Леры перехватило дыхание: этот мужчина сказал «мы». «Мы, мы, мы», — покатилось эхом по организму.