Беседа с богом странствий

Мы придём к такому же выводу, если взглянем на всё это ещё с одной стороны. Давай сравним тайю, с которой я сблизился накануне, с этой женщиной. С той мы провели целую ночь без сна, с этой – лишь недолгое время находились в одной лодке. Но в моем чувстве к ним не было ни малейшего различия. Я даже не знаю, которая из них доставила мне большее наслаждение. А значит, моя любовь (если считать, что таковая вообще существует) была совершенно одинакова в обоих случаях. У меня было такое чувство, будто правым ухом я слышу звуки сямисэна в эдоском квартале любви, а левым – плеск воды в реке Сумиде, и они сливаются в одну общую мелодию. То, что случилось со мной в тот день, стало для меня откровением. Но ведь ничто так не повергает человека в печаль, как откровение. Я смотрел, как эта женщина с синеватыми следами выщипанных бровей мелкими шажками, покачивая бёдрами, идёт по пристани под хмурым весенним небом вслед за «китайцем» и своим провожатым, и на душе у меня было невыразимо тоскливо. Не то чтобы я потерял от неё голову, нет. Просто я понял, что она чувствует то же, что и я. Об этом можно было догадаться хотя бы по тому, как застыла в неподвижности её рука, которой я коснулся…

Что? Тайю из Ёсивары? Тайю была полной её противоположностью: маленькая, похожая на куклу женщина.

III

Ёноскэ. Ну вот и весь мой рассказ. Итак, если включить в общий счёт любовные приключения, подобные этому, как раз и получится, что я успел насладиться любовью трёх тысяч семисот сорока двух женщин.

Приятель. Да, после того, что ты рассказал, это число кажется вполне правдоподобным. Только…

Ёноскэ. Что «только»?

Приятель. Боюсь, что твой рассказ отнюдь не столь невинен, как может показаться. Теперь мужья и отцы десять раз подумают, прежде чем отпустить своих жён или дочерей из дому.

Ёноскэ. Возможно, но всё, о чём я рассказал, – истинная правда.

Приятель. Теперь-то уж правительство наверняка выпустит указ, запрещающий мужчинам и женщинам находиться где-либо вместе.

Ёноскэ. Да, похоже, он выйдет со дня на день. Только я к тому времени буду уже далеко, на Острове женщин.

Приятель. Как я тебе завидую!

Ёноскэ. Напрасно. Что там, что здесь – невелика разница.

Приятель. Да, если считать на твоих счётах, выходит, что так.

Ёноскэ. В любом случае наша жизнь мимолётна, как сон, призрачна, как пена на воде. Ну а теперь давайте слушать песню.

Сайго Такамори

Эту историю рассказал мне Хомма, мой университетский приятель. В своё время мы оба учились на историческом факультете, правда, он окончил университет года на два раньше меня. Вероятно, найдётся немало людей, знающих Хомму как автора нескольких любопытных исторических трудов, посвящённых реставрации Мэйдзи.

Зимой прошлого года, за неделю до моего переезда в Камакуру, мы решили с ним вместе пообедать. Тогда-то я и услышал от него эту удивительную историю. Не знаю почему, но она до сих пор не выходит у меня из головы. Вот я и решил её записать, тем более что давно уже обещал редактору журнала «Синсёсэцу» дать что-нибудь в номер. Как выяснилось впоследствии, эта история приобрела большую известность в кругу друзей Хоммы и даже получила название: «Сайго Такамори: версия господина Хоммы». Поэтому вполне возможно, что многие не найдут в моих записках ничего нового.

Рассказав мне эту историю, Хомма заметил: «Судить же о том, правда это или нет, я предоставляю моим слушателям». Раз даже сам Хомма не настаивает на безусловной достоверности своего рассказа, мне это тем более не пристало. С меня будет довольно, если читатель рассеянно пробежит глазами по этим строчкам, как если бы перед ним оказалась старая газетная заметка.

Это случилось лет семь или восемь назад промозглым вечером в конце марта, когда, казалось бы, весна уже вступила в свои права и у храма Киёмидзу вот-вот зацветёт сакура, но тут неожиданно заряжают дожди, да ещё вперемежку с мокрым снегом… В один из таких вечеров Хомма, в ту пору ещё студент, сидел в вагоне-ресторане, потягивая из бокала белое вино и попыхивая папиросой. Поезд, вышедший из Киото в десятом часу вечера, уже миновал станцию Майбара и подъезжал к границе префектуры Гифу. За окном стелилась непроглядная мгла, в которой время от времени мелькали какие-то яркие точки – то ли свет дальних огней, то ли искры из паровозной трубы. Холодные капли дождя выбивали дробь по стеклу, которой вторил монотонный стук колёс.