Беседа вечером у гардероба (сборник)

Формировался мой этап в какую-то зауральскую зону.

Дело мое было закончено, сроки, обжалования прошли. Следователь, кажется, забыл обо мне. Да и я в общим-то стал забывать и об этом фото, и о сумасшедшем следователе.

Но когда до отправки осталась лишь ночь, меня опять вызвал тот самый беспокойный старший следователь.

Он долго молчал, ходил передо мною туда-сюда.

На конец, отвернувшись к окну и глядя на решётку, начал:

– Эта женщина на фото – моя жена. И я не верю, что ты мог ее забыть. Тебя-то она очень хорошо помнит. Но сейчас не так важно, помнишь ты ее или нет. Ты свое получил. Я просто расскажу тебе, что произошло по твоей милости с нашей семьей… с нашими отношениями.

От столь неожиданного вступления я даже растерялся.

Он повернулся, сел напротив и уставился мне прямо в глаза:

Ты наверняка не забыл, что в твоей трудовой книжке есть запись, что ты работал в центральной библиотеке, в первом отделе?

Я кивнул: это я помнил – хорошие были времена.

– Ну что? Ты и теперь не вспомнишь эту молодую красивую брюнетку из отдела библиографии? – И он опять показал фото.

– Вспомнил! – воскликнул я и хлопнул себя ладонью по лбу. – Елена!

– Да, – мрачно подтвердил он. – Елена. Моя жена.

После этих слов в тесном кабинетике повисла долгая пауза.

– Ну что? Теперь расскажешь? – прервал он молчание.

– О чем? – не понял я. – Если ты думаешь, будто у меня с ней что-то было, так зря! Я ее видел только на работе да один раз на вечеринке. И все.

Он обхватил голову руками, и я услышал, как заскрипели его зубы.

«Все, – подумалось. – Сейчас бить будет.» Но бить он меня не стал. Увидев мое напуганное лицо, он объяснил:

– Не бойся, не ударю. Я тебя уже ударил… на восемь лет.

– А какая связь между нею и моим приговором?

В ответ он злорадно улыбнулся и по-змеиному прошипел:

– Не спеши, еще узнаешь… все узнаешь… Неужели ты мог подумать, что я отпущу тебя гнить на зоне, не сказав, за какой грех ты туда пошел?

– За взятку, за что же еще? – моментально ответил я ему и испугался, что мне сейчас еще довесят.

– Ха-ха-ха! – заржал он. Именно заржал, а не засмеялся. От смеха его согнуло пополам, он едва не упал на бетонный пол. Из его булькающего рта только и было слышно: – За взятку… взятку…

Наконец он отсмеялся, вытер с глаз слезы и тихо сказал:

– Так ты ж ее не брал. И по крайней мере, еще двое, кроме тебя, об этом знают.

– Кто? – спросил я, пораженный такой переменой.

– Я и та моя подружка, которая тебе деньги принесла.

– Так как же вы тогда меня под суд? За что?! – начал я возмущаться.

– За что? А это уже другой вопрос. – И он, улыбаясь, откинулся на стуле. Вынул сигарету и закурил.

– А все-таки я молодец, что пришел к тебе еще раз. Смотри, какой у нас хороший разговор пошел. У меня даже и сердце отмерзает, которое ты, – тут он выбросил сигарету с рукой прямо мне в лицо, – сволочь, заморозил!

От неожиданности я дернулся и рухнул на бетонный пол, глухо ударившись затылком.

Очевидно, несколько минут я пробыл без сознания. Очнулся я снова сидя за столом, а мой собеседник, поддерживая мне голову, прикладывал мокрый платок то ко лбу моему, то к затылку.

Я мотнул головой.

Он взял меня за подбородок, посмотрел в глаза. Потом пощелкал пальцами перед носом и, удостоверясь, что я в порядке, опять отошел к окну.

Я потрогал затылок – вроде, ничего особенного, только небольшая шишка. В ушах, правда, еще шумело, и я не сразу понял, что он мне говорит.

– Так вот, дорогой, эти восемь лет я тебе устроил. И знакомую мою я тебе подсунул, она у тебя и взаймы брала, потому что я велел. Она мне многим обязана: если бы не я, ей бы вдвое больше, чем тебе, дали… правда, за другое. А ей не хотелось.

От этих слов в голове зашумело сильнее.

Наконец он опять сел напротив и после долгой паузы начал:

– А теперь я тебе расскажу, зачем я это сделал, если уж ты такой непонятливый. – И добавил, помолчав: – Или упрямый. – Помолчав еще: – Или хитроумный.

Он достал новую сигарету. Закурил.

Я с опаской отодвинулся подальше от стола.

– Слушай. Ты говорил, что видел ее только на работе и один раз на вечеринке. Она у меня и отпросилась на эту вашу безобидную вечеринку. Сказала, что там будут одни девушки и всего двое мужчин: инвалид-вахтер и еще один мужчина из отдела, то есть весь мужской состав библиотеки. Я тебя видел однажды, когда приезжал за ней после работы. Я прикинул, сравнил себя с тобой. Ну, кто ты против меня? Ничто: ни лица, ни роста, ни голоса… так вот. Так что, когда она мне сказала, кто там будет, я ее спокойно отпустил. Тем более, я тогда дежурил по управлению до часу ночи.

Она ушла, а вернулась только под утро. Вся пропахшая чужим запахом, в чужом платье. Я тогда ее долго бил и спрашивал, с кем и где? Она, правда, все отрицала и клялась, будто это все у них произошло между девчонок. У кого-то там кровь пошла носом, и она, мол, бросилась помогать. Ну, и перепачкалась. И одежду замочила прямо там. «Поехали», – сказал ей я тогда. Мы приехали туда. Там никого не было, кроме такой же, как она, мятой подруги. Не было в ванной и одежды моей жены. Зато было много бутылок, матрац на кухне без простыней и весь в крови. Стоял тяжелый запах. Тогда я свою жену, с которой мы прожили три года в любви и счастье, повез за город, в глухой овраг. Там я ей сказал, что, если она мне не расскажет всю правду, я ее убью, а если сознается, то, как бы мне ни было больно, я ее прощу. И она мне рассказала, как ты напоил ее и уговорил… прямо на кухне на грязном матрасе. Переспал с моей женой, да не просто переспал, а в присутствии всех ее подруг!

Я смотрел на него не без опаски – его прямо колотило. Я буквально помнил весь тот вечер и сказал ему:

– Она тебе соврала.

– Нет! – закричал он. – Нет, она поклялась здоровьем единственного нашего ребенка… нашего сына. Нет, она сказала правду!

– Откуда же кровь?

– У нее были месячные, подонок! Ты этого даже не заметил.

Я молчал. И не оттого, что нечего было сказать. Просто я понял, что все это бесполезно. А он продолжал:

– Но я ее не бросил. Я подумал: если я ее брошу, то признаю тебя выше себя… тебя, подонка! И я решил устроить так, чтобы услышать это и от тебя. Узнать, как все было. Я думаю, тебе следует хорошо подумать. Впереди ведь восемь лет.

– Семь, – поправил я. – И девять с половиной месяцев.

Он посмотрел на меня иронически.

– Шутишь? Гляди, сейчас все зависит от меня одного. Ты можешь завтра вместо этапа уйти на свободу, если расскажешь всю правду: ты же наверняка помнишь до мелочей, что произошло в тот вечер и что ты делал с моей женой. Чем ты ее взял? Почему она отдалась тебе, прямо на кухне, на грязном матраце? Тебе, ничтожеству?!

– Хорошо, – сказал я, – пиши. Пиши, как ты сделал мне срок. И я тебе расскажу всю правду.

Он посмотрел мне в глаза.

– Можешь не писать причину, почему ты это сделал, – добавил я.

Он долго смотрел мне в глаза. Потом сел и стал писать. Несколько строчек. Я взял этот листок, прочитал, сложил вчетверо и зажал в руке.

– Ну? – нетерпеливо завел он.

– Так вот, Александр Иванович, – так, кажется, вас звать? – я не спал с вашей женой.

Он попытался вскочить, но я жестом остановил его.

– Минутку! Я просто не мог тогда переспать с нею. Я гипертоник. А в тот вечер я прилично выпил, и у меня из носа хлынула, как из крана, кровь. Ваша жена, к несчастью, сидела рядом, так что и на нее попало – она пыталась помочь мне;

Кто-то посоветовал мне прилечь. Квартира была однокомнатная, прилечь пришлось на кухне. Откуда-то вытащили матрац, и там, на кухне, между столом и газовой плитой, меня и уложили. Но кровь никак не останавливалась. Ваша жена еще какое-то время пыталась мне помочь – она, очевидно, очень добрая женщина, – но подруги утащили ее в ванную, потому что она вся перепачкалась моей кровью.

Я еще немного полежал, а потом незаметно уехал домой.

– У нее были месячные. Я проверял там… в овраге.

– Вряд ли. Вы же говорили, что долго ее били, может, этим и было вызвано кровотечение. А там кровь везде была моя.

Не знаю, как вы, а я вот не могу заниматься любовью, когда из носа фонтаном брызжет кровь.

– Этого не может быть!

– Может. Посмотрите мою медицинскую карту. Да и зачем мне выгораживать вашу, пусть даже прекрасную, жену?

Она мне никто.

– Врешь! Все ты врешь!

– Вру? – переспросил я.

– Да, врешь! – утвердительно мотнул он головой.

– Ладно. – Я разжал ладонь, достал из нее листок, развернул его и на его изумленных глазах порвал этот листок на мелкие клочья.

– Вызывайте конвой, гражданин следователь. Мне завтра на этап, рано вставать надо.

Он нажал кнопку, и вошел конвойный. Уже выходя из допросной камеры, я через плечо увидел, что он двумя пальчиками тщательно собирает бумажные клочки в ладонь.

Через восемь месяцев отсидки в лагере особого режима мне вдруг пришла посылка. Весьма кстати: я к тому времени значительно отощал. В посылке, помимо сухой колбасы, сухофруктов, чая и сахара, было короткое письмецо: