Беседы

Нынешние алармистские истолкователи «Апокалипсиса», в том числе и те, которые заживо погребли себя в Пензенской области, сами не замечают противоречивости своих позиций. С одной стороны, они считают себя библейскими фундаменталистами и ортодоксами, а с другой — их способ переживания «Апокалипсиса» радикально отличается от того, который свойственен собственно церковной традиции.

Речь идет вот о чем. Для первых поколений христиан, к которым принадлежал и автор «Апокалипсиса», характерно было, в отличие от гностиков, доброе отношение к миру закона. Не только к ритуальному еврейскому закону, но и к закону социальному. Хотя Римская империя жестоко преследовала христиан, они были подлинными ее патриотами и защитниками, поскольку альтернативой империи, которая жила, руководствуясь строгой правовой системой, являлись необузданные варвары.

Здесь напрашивается аналогия с нашим восприятием эпохи Путина: «Единой России» можно предъявить множество вполне обоснованных претензий, но все остальное — и мы это уже по опыту знаем — еще хуже. Поэтому христиане были сторонниками сохранения социального космоса. Хаос хуже. Соответственно, Антихрист воспринимался как дитя беззакония, чья звезда восходит в тумане анархии, когда распадаются все социальные скрепы, попирается закон.

Для раннехристианской традиции переход к миру Антихриста — это переход катастрофический. Сначала распад, а потом уже некий последний псевдотеократический тоталитаризм. Но современные толкования дают нам совершенно иную картину. Предполагается, что идет постепенное нарастание административно-полицейских мышц государства, появляется сверхнациональное государство, в котором, как в фильме «Омен», делает карьеру этот самый Антихрист. Оно, конечно, может быть, так и будет, но надо честно сказать, что эта картина резко расходится с традиционным православным пониманием последних судеб мира.

— В чем оно заключается?

В традиционном понимании Антихрист приходит к власти не за счет административных интриг и использования компьютерных технологий, а путем магии, т. е. он творит чудеса, которые и привлекают к нему сердца людей. Антихрист будет выдавать себя за Христа, а не за мегаменеджера Чубайса.

Сказано в «Апокалипсисе», что образ зверя заговорит, и наши модернисты-алармисты верещат — речь идет о телевизоре. Но позвольте, в телеящике никто никакого чуда уже давно не видит. На самом деле то, что «проглаголет икона зверина», — это чисто мистическая вещь. В оккультизме, тибетском буддизме, тантризме и в герметической традиции поздней Античности одушевление материального предмета считалось высшим магическим умением. Джордано Бруно хвастался, что овладел этим искусством, и это стало одной из причин его сожжения. Елена Блаватская говорила, что обладает такой техникой. Это мистические вещи, которые не стоит переводить на язык современных компьютерных технологий.

— А где заканчиваются возможности человеческого познания и начинается тайна Божьего промысла?

— Не думаю, что теология ставит науке какие-то ограничения. Со времен Беркли европейская рационалистическая философия научилась сама очерчивать себе границы. Это и кантовские антиномии, и теоремы Геделя, и, в конце концов, принципы неопределенности Гейзенберга. Современный ученый хорошо знает границы приложения своего метода.

В православном богословии есть дивные слова св. Григория Паламы: «Не все в Боге познаваемо, но не все в Боге непознаваемо. Не все познаваемое выразимо, но не все познаваемое невыразимо». Есть то, что и познаваемо, и выразимо словами. Но есть и то, что познаваемо интуитивно и для чего адекватных слов мы не найдем. А дальше — сфера, которая для нашего евклидова мышления вообще недоступна.

А вот где именно проходят границы между сферами — это во многом вопрос вкуса и образования. Церковные люди, в том числе священники, часто слишком рано проводят первую границу, говоря: се тайна, об этом умствовать не надо. На самом деле никакой тайны нет, просто, когда этот батюшка был семинаристом, он прогулял лекцию, и потому для него эта непройденная тема осталась тайной.

А светская интеллигенция, прежде всего техническая, эту же границу чаще отодвигает в другую сторону. Сплошь и рядом люди с высшим техническим образованием пытаются внести свой вклад в решение богословских проблем. Таких энтузиастов я просто боюсь. Если раньше они писали в Президиум АН СССР с предложением уточнить ленинское определение материи, то в обращениях к Патриарху предлагают сделать апгрейд Халкидонского догмата.

— Сейчас снова стала актуальной идея «Москва — Третий Рим». Насколько она сегодня продуктивна?