Беседы о Книге Иова. Почему страдает праведник?

Демону бог не закрыл дороги.
<…>
… Превозносят дела важного,
[хотя] он изведал убийство,
Унижают малого, что зла не делал.
Утверждают дурного, кому мерзость – [как правда].
Гонят праведного, что чтил волю бога.
Наполняют золотом ларец злодея,
Выгребают из закромов жалкого пищу.
Укрепляют сильного, что с грехом дружен,
Губят слабого, немощного топчут.

Иов тоже переходит от собственных страданий к социальным обобщениям, прозрениям, касающимся всей истории человечества, и говорит, что благоденствуют нечестивые, возвышаются забывшие Бога, что они грабят праведных, унижают сироту и вдову, отбирают последнее у бедняка (Иов. 21, 7-34; 24, 1-14).

В вавилонской поэме друг страдальца вновь и вновь ссылается на то, что замыслы богов для людей непостижимы:

Точно средина небес, мысли богов [далеко];
Слово [из] уст богини не разумеют люди.
Верно понять [решенья богов заказано человекам],
Замыслы их для людей [недоступны].

Но со стороны страдальца множатся обличения, они становятся буквально разящими, и его друг постепенно замолкает, уже не находя аргументов. Вот пример такого яркого, афористичного обличения:

Без бога мошенник владеет богатством.

Чем же заканчивается поэма? Молитвой. Ни к какому другому исходу ни страдалец, ни его друг не приходят. Страдалец говорит:

Головы не подъемлю, в землю смотрю я:
Точно раб, не молюсь я в собрании равных.
Боги, что бросили меня, да подадут [мне] помощь,
Богиня, что [бежала], да возымеет милость.
Пастырь, солнце людей, как бог, упасет [человеков]!

Возможно, именно к вавилонской поэме с гораздо большим основанием, чем к Книге Иова, можно отнести подозрения тех критиков, которые утверждают, что подобные произведения подвергались допискам, дополнениям, изменениям. Какие-то благочестивые жрецы действительно могли приписать страдальцу слова смирения и покорности, следующие за открытым и непримиримым бунтом. Ясно, что вавилонским жрецам было не очень приятно слышать или читать, как обличают богов, как утверждают, что они не приходят на помощь к людям, и поэтому в уста страдальца в конце поэмы они вложили столь кроткую и смиренную молитву.

Подчеркнем, что эпоха, в которую сложился сюжет данного произведения, – это первая половина II тысячелетия до н. э., т. е. время, когда жил Иов.[3]

… Другое, очень высокого художественного достоинства, произведение было создано в Египте, тоже во II тысячелетии до н. э., во времена смуты и иноземного нашествия (между эпохами Среднего и Нового царств), когда эта страна испытывала величайшие трудности: начались восстания, мятежи, и поколеблены были основы существования всего народа, в особенности же знатных египтян. Это знаменитое произведение названо в переводе Веры Потаповой «Спор разочарованного со своей душой»[4].

«Разочарованный», очевидно, бывший ранее человеком знатным и богатым, потерял всё, был «вышвырнут из дома своего», как он сам говорит, и стал ненавистен и презрен в глазах людей, подобно Иову и вавилонскому страдальцу. Начинается его жалоба так (притом беседует он не с другом и не с божеством, а с самим собой, со своей душой):

Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как птичий помет
В летний полдень, когда пылает небо.

Видишь, имя мое ненавистно

И зловонно, как рыбьи отбросы
После ловли, под небом раскаленным.

Здесь мы переносимся в Египет и видим жаркую долину Нила и отбросы – рыбьи кости и чешую, которые гниют под солнцем и издают зловоние. Такое же отвращение вызывает у окружающих имя «разочарованного».

Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как навет непристойный
На отрока, чистого сердцем.

Видишь, имя мое ненавистно

И зловонно, словно город-изменник,
Что задумал от царства отложиться.

Несомненно, в жалобе отразился жизненный опыт ее автора. Вероятно, он был гоним, преследуем и лишился всего. Сквозь призму собственной судьбы автор рассматривает общественные отношения, выразительные приметы своего времени. Лик эпохи проступает сквозь обстоятельства его жизни.