Беседы о литературе

Эта боль ранней детской "недолюбленности"  вслед за  сыном Астрид будет  преследовать и многих её главных  героев. Того же Малыша у Карлсона, ту же Пеппи Длинныйчулок. Дальним и ближнем эхом отзовется во многих её повестях и рассказах. С тем, чтобы сложиться в итоге творчества  великой шведской писательницы в молитву во славу главной сердечной привязанности людей – бесконечно глубокой и нежной любви детей и родителей.

Я не помню, чтоб в детстве ставил кого-либо из детских писателей выше Астрид Линдгрен. Не поменял я этого отношения к королеве детства и в более зрелые годы. Никакие  сказки народные, ни "полународные", ни западный фольклор, ни восточный, никакие Красные Шапочки, Оловянные солдатики, Шахерезады и проч. , даже Мойдодыр с Дядей Стёпой и Рассеянным Маршака не могли  в моем детском сердце претендовать на бесконечно доверительное отношение к прочитанному. На роль чуть ли ни полноправных членов семьи. К коим я, а также мои дети, а теперь и внуки всегда с лёгкостью  относили и затейливого Эмиля из Лённеберги, и неугомонного Карлсона с верным Малышом, и "ненормальную" Пеппи с её вполне "нормальными" друзьями Томми и Анникой.

Великие люди всегда несколько больше своих свершений. И редко умещаются в собственных репертуарных  оковах. Той же – доброй  литературной королевы, в кои Астрид Линдгрен произвели ее большие и малые читатели. Великая  писательница не удовольствовалась ролью властительницы в своем жанре, а разнообразила ее уже на финише ролью прямо противоположной – неукротимой бунтарки в жанре совсем, вроде бы, несвойственном для сказочников и добрых литературных фей – в жанре политическом, прослыв в  миролюбивой Швеции одним из самых ярких оппозиционеров, способных не только вставлять шпильки правящим властям, но и, когда совсем прижмёт,  отправлять целые правящие кабинеты в аут.

Как это, например, стряслось с блестящим, в принципе, премьер-министром Швеции Улофом Пальме,  поплатившимся своим премьерским креслом в первый свой срок пребывания у власти всего лишь за недостаточное внимание к природоохранному вопросу. Тогда, в 1976 году,  все говорили, что без влияния эколого- защитной деятельности Астрид Линдгрен дело не обошлось. Великая шведская писательница сумела   повернуть власть в собственной стране лицом к вопросам сохранения природы. А значит, как она видимо, считала – сбережения страны. Наверняка ясно осознавая родственность и неразрывность корневой системы личности человека и окружающей его среды.

Интересно, что шведы придумали Нобелевскую премию по литературе, а также – за мир, но самому знаменитому из шведских сочинителей и миротворцев – Астрид Линдгрен – её почему-то выписывать не стали. Что, впрочем, символично – не царское (то бишь – не королевское), как говорится, это дело – получать ордена и медали. Их дело совсем иное –  сторицей вознаграждать своих подданных и щедро одаривать их…

Николай Панченко

В начале 20-х кто-то из литературных критиков предрёк «несовременной» в ту (пролеткультовскую) пору Анне Ахматовой обретение современности через поколение, а может через два. С момента ухода от нас выдающегося поэта-фронтовика, принципиального публициста, отважного правозащитника Николая Панченко смена поколений… и вовсе пошла в обратную.

Кто такой Панченко? – об этом сегодня знают немногие. Евгений Евтушенко в своей поэтической антологии поименовал выходца с калужских окраин, дважды контуженного и тяжелораненого безусого фронтовика, философа от орудийных залпов и бомбежек, исповедника мучеников великой победы, провидца расстреливаемых в войнах юных солдатских сердец, так вот поименовал он его весомо и просто – «преподавателем совести», самой сложной науки из всех постигаемых человеком дисциплин.

Ну, скажите, откуда у 20-летнего бойца, вскормленного на священной ненависти к лютому врагу, такая рвущая сердце боль?..

– Убей его! – И убиваю,

хожу, подковами звеня.

Я знаю: сердцем убываю.

Нет вовсе сердца у меня.

А пули дулом сердца ищут.

А пули-дуры свищут, свищут.

А сердца нет,

приказ – во мне:

не надо сердца на войне.

Это – из ставшей уже легендарной «Баллады о расстрелянном сердце». 1944 год. Опубликована будет только в 80-х. Ничего подобного фронтовая поэзия ещё не знала. Потому что, видимо, редко была правдива. По понятным причинам. «Он ни черта не боялся, – вспоминал друг поэта, писатель, переводчик, учёный и тоже фронтовик Александр Ревич. – Мальчик, во время войны прошедший всё, что можно, он написал войну, увидел будущее и результаты этой войны, он увидел грядущее потерянное поколение в этой самой знаменитой «Балладе о расстрелянном сердце». Расстреливается сердце, как боезапас, и люди обесчеловечиваются. Панченко уже тогда предчувствовал обезнароживание населения России. Собственно, то, что мы сейчас и наблюдаем…»

Я долго-долго буду чуждым

Ходить и сердце собирать.

– Подайте сердца инвалиду!

Я землю спас, отвал беду. –

Я с просьбой этой, как с молитвой,

живым распятием иду.