Беседы о науке

     "Я хочу привести вас в восторг от созерцания Вселенной, – писал за своим рабочим столом в  маленькой мещанской Калуге простой школьный учитель, – в восторг от ожидающей всех судьбы, от чудесной истории прошедшего и будущего каждого атома. Это увеличит ваше здоровье, удлинит жизнь и даст силу терпеть превратности судьбы. Вы будете умирать с радостью и в убеждении, что вас ожидает счастье, совершенство, беспредельность и субъективная непрерывность богатой органической жизни".

     "Рукою до звезд дотянуться могли…" – это уже запели из телевизора много позже. А сначала: "Прыгал с забора, чтобы полететь". Десятилетний любознательный малыш "учился летать", дабы годы спустя научить этому искусству всё Человечество. Не сказать, чтобы "ученики" отличались особым прилежанием. "Народ был хороший и честный, – отзывался много позже об окружающих будущий "отец космонавтики", – но общего у меня с ними было мало… На меня смотрели так, как законные дети смотрят на незаконных: свысока и снисходительно". Короче – полетели те, кто смотрели на Циолковского иначе – авороженно, снизу вверх.

      57-й год, 61-й. Формулы калужского учителя заработали во всю мощь, обдавая планету жаром реактивных струй. "Востоки", "Союзы", "Космосы", "Аполлоны" завертелись мошкарой вокруг земного шара. "Викинги", "Венеры" и "Фобосы" устремились прочь – ощупывать космос посолидней. Все ждали "главного" космического откровения, что предрекал седобородый основоположник – решительного избавления от земных невзгод. Как-то: войн, пьянства, эпидемий, очередей за хлебом и керосином, тупого мещанства, равнодушия и лени. Увы…

     Быстро не получилось. Все подумали, что не получилось никак. Большой космос "подвел", "не оправдал надежд", а потому к началу XXI века был отодвинут на задворки. Только горячие энтузиасты продолжали биться за его еще более, как выяснилось, отдаленный эффект, напутствуя стартующие в ночную тьму махины не столько звонко-героическим "Поехали", сколько монотонно-будничным "Вперед".

     Казалось, звезды утратили присущий им когда-то дух романтики. И улыбались разве что Нобелевским лауреатам, что в охватившей их ракетной тишине теперь спокойно могли заняться выдающимися астрофизическими открытиями. Ракетно-космическая пауза оказалась плодотворной. Она открыла людям один важный постулат: космос – это больше, чем космические ракеты, Звездный городок, НАСА и т.д. Больше, чем формулы реактивного движения, написанные Циолковским в своей чердачной мастерской по улице Коровинской в маленькой дореволюционной Калуге. Космос – это каждый из нас и все, что нас с вами окружает…

     В детстве, помню, всякий день ходил в школу мимо знаменитого памятника, что в Сквере Мира в Калуге. Циолковский с ракетой. Этакая местная "Ля тур Эйфель" – главная скульптурная достопримечательность "колыбели космонавтики". Ее с успехом тиражировали сувенирные фабрики и типографии. Молодожены и гости города азартно позировали у подножия монумента. Его обсаживали цветами, окружали щебетаньем малышни, даже сочинили пару-тройку анекдотов про то, почему бронзовый Циолковский так странно вытянул голову в сторону. В общем – все говорило за то, что памятник не только сросся с Калугой, но стал ее лицом.

  Подчас ловил себя на мысли, что черты этого (скажем так, сугубо монументального) лица постоянно уплывали от меня. Не улавливались и не откликались в сердце никаким сочувствием. Циолковский был всегда рядом, оставаясь невидимым. Был вечно на слуху, будучи едва ли услышанным. Ежедневно на виду – едва ли различимым. Каждый день я поднимался в школе по истертым ступеням, которые ещё помнили башмаки учителя физики Циолковского. Сидел в тех же классах, где крутил свою динамо-машину он.  Дух его витал в нашей школе,  но мы, глупые, не умели его распознать.  Видимо, он слишком рвался прочь от грешной земли…

    Как  за деревьями люди часто не различают леса, так за пыхтящими ракетами постепенно перестал угадываться великий ум. И когда в начале разрушительных 90-х космодромы потянули за стоп-кран – информационное вето тут же настигло и великого мыслителя. Циолковского все настойчивей стали перемещать в архивы. 100-летгий юбилей несколько поколебал эту нисходящую тенденцию. Хотя полностью воскресить имя выдающегося творца не удалось и ему.

     Местный обыватель взял от Циолковского только самое банальное и поместил оное в музей: нелетающие гофрированные дирижабли, старый велосипед, коньки, застежку со львами от давно истлевшего плаща, расстроенный рояль, слухачи, полувертикальную лестницу на чердак, токарный станок с ножным приводом и кое-что из самых известных  книжек. Вроде забавных в своей наивности и чистоте "Грез о Земле…", "На Луне" и проч. Взяли также из Циолковского несколько цитат. Вроде самой растасканной по поводу намечаемых космических маршрутов: "Москва – Луна, Калуга – Марс".