«
В последние годы жизни профессор Пупко был одержим абсолютно фантастической, даже бредовой, как считали многие его соратники, идеей – фотонными двигателями. Дело в том, что у космических ядерных энергетических установок, начатых Бондаренко, обнаружилась перспектива – возможность использовать в качестве ракетного толкача испускаемые двигателями тепловые фотоны. Получался максимальный импульс рабочего тела – ведь фотоны отталкиваются от летательного аппарата со скоростью света. Что может быть заманчивей? Поэтому эта идея и завладела «обнинскими космистами». Пусть не ко времени. Но кто-то должен был начать…
Ядерный аквалангист
(Академик Аркадий Мигдал)
Если бы кто спросил, какие образы встают передо мной, когда я слышу слова «академик Аркадий Мигдал», то первый из них это… Бетховен. С его могучим и дерзким талантом. С грандиозной палитрой дарований. С вулканической энергией. Фанфарным ритмом. С его 5-ой, точно вырвавшейся из сингулярной колыбели, великой симфонией. Той, что озвучила, по сути, всё вокруг. И – навсегда. Вплоть до мгновения рождения Вселенной. Найдя гармонию во всём – в том даже, что ещё не зарождалось…
Неуемный «бетховенский» образ Мигдала всякий раз приходит на ум, когда вспоминаешь этого выдающегося ученого и уникального человека – бурного и необъятного, конкретного и точного, мужественного и сдержанного, разностороннего на столько, что редко, кто из новичков мог сходу угадать, кто перед ним: лесоруб? Седовласый рокер? Поэт? Ковбой из американских прерий?.. Ни то, ни другое, ни третье, а все вместе взятое плюс масса иных невероятно противоречивых ипостасей.
Да, великий физик, да, выдающийся теоретик… Но меньше всего на свете похож на этакого педантичного, прилизанного «ботаника» вроде изрядно занудного Знайки из бессмертной книжки Николая Носова. Всё в точности наоборот: густая седая грива волос, любимое из одежды – горнолыжный костюм, альпинистские башмаки, водолазная маска и мотоциклетный шлем. Хотя «академический» дресс-код с костюмом и галстуком, когда надо, выдерживал. Живой и остроумнейший собеседник. Любитель розыгрышей и хохм. Участник не только научной, но и театральной, плюс литературной, плюс скульптурной, плюс спортивной, плюс бог знает ещё какой богемы.
Предпочитал быть первым, но никогда – начальником. Жил в несвободной стране, но был всегда свободен. Брутально мужественен, но – не воинственен. Когда Курчатов после войны позвал его в атомный проект, Мигдал согласился, но при одном условии – атомную бомбу делать не будет. Хорошо, сказал Курчатов, будешь рассчитывать реакторы. На том и порешили – Мигдал был пацифист.
Впрочем, политику старался обходить – помнил смертельное ее дыхание в те страшные 30-ые годы. Когда сам за «непролетарское», как утверждали его близкие друзья, происхождение был на некоторое время выставлен из Ленинградского университета. Как несколькими годами позже был схвачен наставник Мигдала по аспирантуре профессор М.Бронштейн – выдающийся отечественный физик-теоретик. Как был вскоре расстрелян. Как отечественная наука потеряла в его лице, может быть, второго Эйнштейна. Во всяком случае – в существующей в ту пору ленинградской триаде Ландау-Гамов-Бронштейн последний слыл самым даровитым.
С тех пор свободолюбивый Мигдал старался избегать любых касаний политики. В своем отделе в Курчатовском НИИ вообще категорически запретил беседы вне рамок науки. Только – по существу. Дома, как вспоминал его сын Александр, да, пар выпускали. Но, опять-таки, от настоящего диссидентства все это было очень далеко. Скорее всего – просто не по нутру Мигдалу. Впрочем, когда пришло время спасать от голодной смерти ссыльного Сахарова, тут Мигдал без всякой оглядки ринулся отстаивать выдающегося коллегу.