Беседы о науке

Главная загадка яркой, насыщенной и бурной жизни Аркадия Мигдала – как у него все-таки хватало времени ещё и на серьезную науку?  На физику ядра? На физику твердого тела? На квантовую теорию поля? На физику сверхпроводников? На физику элементарных частиц? На более, чем 40-летнее чтение студентам квантовой физики в МИФИ? На написание классических монографий по этой самой квантовой физике?  Плюс – занимательных просветительских книжек для юношества про всё те же ядерные дела. Хоть в той же библиотечке «Квант». Или – знаменитом детском одноименном физ.-мат. журнале…

Ответ, видимо, простой: физический ген присутствовал в хромосомах Мигдала с рождения. В 12 лет он уже дал о себе знать, когда мальчик принялся увлеченно мастерить физические игрушки. И не только. Вскоре получился тепловой ограничитель тока. За ним – на столе в доме загудел собранный непонятно из каких деталей первый детекторный приемник. А на дворе была середина голодных 20-х. После окончания школы в белорусском, по нынешнем временам, городе Лида Аркадий ничего более путного не придумал, как остаться в родном школьном физкабинете лаборантом. И – сочинять статью о способах проверки 2-го закона Ньютона.

Большая физика пришла уже чуть позже – в стенах Ленинградского университета. Причем – сразу. Чуть ли не на втором курсе, когда юного студента заняла на заводской практике проблема неустойчивых показаний выпускаемых там вольтметров. По сути – заводского брака. Начинающий физик провел целое научное исследование и разгадал секрет бракованных изделий. Разгадка таилась в недрах серьезной физики. А также – в руках умелого экспериментатора. Юного корифея сразу приметили и оставили в заводской лаборатории по совместительству.

Бытует мнение, что все теоретики, как бы это сказать, не совсем от мира сего: голова работает, руки – нет. Будто бы Ландау признавался, что не способен вбить гвоздь в стене. В этом смысле Мигдал далеко превзошел своего великого учителя. Уж что-что, а руки у Аркадия Бенедиктовича были приделаны как надо. Иначе бы не сотворился этими руками первый в Советском Союзе акваланг. А его создатель и первоиспытатель не получил бы удостоверения аквалангиста СССР за номером 0001. Или – не вышли бы из-под резца, что крепко держали эти руки, удивительные  скульптурные портреты. Их великий физик любил раздаривать своим друзьям. Или – не изваялись бы этими же руками искусные ювелирные вещицы, что могли вызвать зависть у самых разборчивых красавиц. Да и просто нестись с огромной скоростью на мотоцикле километров эдак 120 с лишком, скажем от Москвы до ядерной Дубны, куда довольно часто приходилось мотаться Мигдалу по делам службы – тоже занятие не для криворуких.

Он спешил жить, но никогда не торопился. Шел к цели, но никогда не пропускал того, что встречалось по пути к ней. Говаривал даже, что именно это «попутное» и есть самое настоящее. То есть не сама цель, а максимально насыщенный жизненный путь в избранном направлении. Близкие друзья даже подшучивали над ним, что если бы Мигдал жертвовал бы хоть иногда своими нескончаемыми горными походами и погружениями в океан в пользу той же ядерной физики, глядишь бы и не утек от него Нобель за сверхпроводники.

Но великий физик понимал, что счастье не в регалиях. Что истина – не там. И книжку свою самую задушевную он так и назвал – «Поиск истины». И попробовал сформулировать главное в этом поиске. Получилось коротко – красота: природы, логических построений, мира вокруг. Но распознать эту красоту довольно нелегко. К ней надо восходить, как на вершину. Изо дня в день. Напрягаясь, уставая, а иногда – скорбя. Но другого пути к истине нет. Другие – только обратно. Кому, как не опытнейшему альпинисту Аркадию Мигдалу, было знать об этом свойстве наших главных жизненных троп…

Гражданин мысли

(Философ Мераб Мамардашвили)

Хайдеггер утверждал, что философии в Советском Союзе не было. Хотя философами назывались многие. Были факультеты, кафедры, диссертации, даже – академический институт. Короче – многое, что имитировало классическую, не замутненую идеологией,  «любовь к мудрости».  Многое, кроме, пожалуй, одного – самих  философов.

Они явились позже. С большим опозданием. Не на на год, не на два, а – на десятилетия, только через тридцать лет после отправки "философских пароходов" из страны долой.  Выращивались заново. Дерзко. Подспудно. И всё равно успели только к финалу. Когда опускался занавес. Когда прекращалось действо…

Страна пережила своего лучшего философа всего лишь на год. Сердце Мераба Мамардашвили остановилось в ноябре 1990-го. Во Внуковском аэропорту. Во время пересадки из Америки в Тбилиси. "Философский самолёт" на этот раз не компенсировал исход "философского парохода". Осиротевшую мысль некому было теперь усыновить. Страна сама терялась в мыслях. Пока не потерялась совсем…