Беседы о журналистике

Право, эти рекомендации стоит запечатлеть на редакционных плакатах. Нередко еще журналисты колдуют над белым листом бумаги, имея самое смутное представление о том, ради чего ведется поиск полнокровных фраз. И тогда пустоту нерожденной мысли заполняет спасительный штамп.

Подобные трафаретные обороты всегда едко высмеивались. В многотиражной газете "Правдист" за 5 октября 1935 года опубликован сатирический проект статьи под названием "Зубочистка". Это набор самых штампованных стилистических оборотов. Пропуски оставлены для любого предмета, попавшего в поле зрения автора.

"Зубочистка" выглядит так:

"...Ряд мелких предметов домашнего обихода трудящихся до сих пор не производится в достаточном количестве. Взять хотя бы... казалось бы, пустяковая вещь.

А между тем без... вы не можете... и даже... Вы идете по улице и вам захотелось... Но это невозможно, так как нет ни одного (ой) приличного (ой)... Мы пробовали обойти все магазины... И что же: нигде мы не могли найти ни одного (ой)... В одном магазине нам даже ответили, что...

Интересно, что по этому поводу думает...

Правда, система... производит за последнее время.., Но они столь скверного качества, что потребитель категорически отказывается их брать.

Трудящиеся в нашей стране вполне вправе требовать... Над этим следовало бы призадуматься нашим..."

Едкость этой иронии для коллег оказалась целительной. "Зубочистка" запомнилась. Ссылки на нее долго предостерегали от затертой лексики и штампованных оборотов.

Когда журналист теряет центральную мысль, основную тему, в голову лезут, на бумагу ложатся совершенно несущественные подробности, третьестепенные обстоятельства. Вроде таких: "Когда я вошел в цех, в глазах зарябило от необычных красок", или: "Когда я шел разговаривать с Н., в памяти мелькали данные его биографии..."

Подобные шаблоны - увы! - не вышли из употребления. Их нет-нет и сегодня встречаешь в колонках почтенных изданий.

Очеркист двадцатых годов М. Жестев рассказывал, как в его пору шла жестокая борьба с бездумными трафаретами журналистского слова, шаблонными зачинами и концовками публикаций. Один из шаблонов выглядел так: "Мы ехали с председателем колхоза по узкой полевой тропе. Луна светила нам в лицо". Дальше шел перечень сухих цифр и скучнейших фактов об удоях, доходах ферм и т. п., а кончался очерк тем же рефреном: "...мы вместе с председателем колхоза ехали обратно по той же полевой дороге. На этот раз луна светила нам в спину".

Газетчики прозвали суесловие коллег "луна в спину".

А другие трафареты изложения систематизировали по разрядам. Были очерки: "празднично-юбилейный с поминанием родителей", в котором герой рассказывает свою биографию; "информационный", похожий на своих предшественников, словно он сошел с журналистского конвейера; "очерк портретный", для которого материал подбирался до крайности просто: "Я мог посмотреть личное дело, поговорить с секретарем парторганизации, наконец, задать необходимые вопросы тому, о ком пишу: сколько вам лет, в какой семье родились, какое имеете образование? - и пожалуйте, вся жизнь моего героя (казалось бы!) передо мной".

Эти рецепты еще не вышли из употребления. "Луна в спину" порою светит и современным "рыцарям пера", и неудержимо влекут их стилевые прелести "Зубочистки".

Вред шаблона в том, что он скользит мимо сознания.

А выспренность, ложная красивость дают ощущение фальши, безвкусицы, примитива.

Удача в "кристаллизации" мыслей, чувств, наблюдений следует за тем, кто готов принять к исполнению максиму А. Толстого: "Написать плохую фразу совершенно такое же преступление, как вытащить в трамвае носовой платок у соседа".

Поэтесса Ю. Друнина адресовалась к литераторам, но выразила по этому поводу мысли, близкие журналистам:

Я музу бедную безбожно

Все время дергаю:

Постой!

Так просто показаться "сложной",

Так сложно, муза,

Быть простой.

Ах простота!

Она дается

Отнюдь не всем и не всегда...

Чем глубже вырыты колодцы,

Тем в них прозрачнее вода.

- Среди писателей много тех, кто начинал свою творческую работу в журналистике, да и сейчас продолжает выступать в периодической печати. И все-таки труд журналиста серьезно отличается от труда писателя-беллетриста.

- Самое серьезное отличие - документализм журналистики. Это основа жесткого самоограничения журналистской музы.

Выдающийся чешский журналист Э. Киш острил по поводу своей профессии: "Эта работа гораздо опаснее работы поэта, которому не приходится бояться опровержений". Утрируя эту мысль, современный западногерманский литературный критик С. Хаффнер замечает, что фантазию журналиста, пишущего о реальных людях, ограничивают не творческие законы, а законы гражданского кодекса, так как, давая волю домыслу, "он не смог бы вообще работать: ему пришлось бы все время выступать в качестве ответчика на процессах за оскорбление личности".

Судебные процессы случаются. Как правило, их начинают люди, резко раскритикованные газетой, "герои", или, точнее, "антигерои" фельетонов.