Беседы о журналистике

На фельетониста "Правды" И. Шатуновского разоблаченные им махинаторы 12 раз подавали в суд, но во всех случаях следствие устанавливало правоту журналиста.

И наоборот, в итоге выявленных И. Шатуновским фактов около ста шестидесяти "антигероев" держали перед судом ответ за свои проступки и получили в сумме почти 900 лет тюремного заключения.

Вот они - жесткие нормы документализма под дамокловым мечом правовой ответственности. Н. Александрова размышляла о них: "Напиши про высокого человека - среднего роста, награди курносого профилем патриция, и "огрех" тотчас же будет замечен, а печатное слово осмеяно и убито. Странно чувствовал бы любой из нас, окажись он в положении человека, которого "домысливают".

Эти нормы основательно сдерживают полет фантазии, создают особые сложности для журналистов. Берясь за документальную повесть, писатель Д. Гранин сетовал на такие вериги: "Рассказать об этом человеке хотелось так, чтобы придерживаться фактов и чтобы было интересно. Довольно трудно совмещать эти требования. Факты интересны тогда, когда их не обязательно придерживаться... Подлинность мешала, связывала руки. Куда легче иметь дело с выдуманным героем! Он и покладистый и откровенный - автору известны все его мысли и намерения, и прошлое его, и будущее".

Так сокрушается писатель, решив поставить себя в положение документалиста. А журналист всегда документалист. Если даже в мелочи он забывает об этом, немедленно напоминает читатель. Очеркист "Литературной газеты" Г. Падерин приводит письмо одного из своих героев: "...Вы там насочиняли - дескать, угощал вас чаем из литровой эмалированной кружки. Может, это для вас и мелочь, но уж коли взялись писать документальную вещь, надо во всем правды придерживаться: кружка была пол-литровая. И не эмалированная, а фаянсовая..."

Вот так готовы ополчиться на автора персонажи.

И за что? Словно бы размеры кружки, материал, из которого она сделана, что-то меняют в существе многоколонного очерка! Автор его, Г. Падерин, поделился своими размышлениями об этом случае с читателями "Литературной газеты" и с автором письма. Он постарался разобраться в причинах гневной отповеди своего героя.

"Но почему же такая мелочь оказалась способной задеть самолюбие, даже обидеть? Почему?.. А может быть, эта кружка, которая для меня "мелочь", для того человека была связана с какими-то дорогими сердцу воспоминаниями..."

Видимо, так. И видимо, вдумчивая бережность к деталям не должна покидать тех, кто затрагивает реально живущих, кто сообщает о них в газете или на экране, сопровождая точным адресом. Перед господином Фактом и писатель и журналист с равным уважением, можно сказать, даже с усердием "снимают шляпу", но вот надевать ее они имеют право по-разному.

Литератор-художник может, образно говоря, надеть эту шляпу и набекрень, и сдвинуть па затылок, а именно - оттолкнувшись от реального события, дать волю воображению, строить особую - художественную - действительность, которая развивается, как правило, в условном времени и в условном пространстве, по эстетически осмысленным закономерностям.

Журналист надевает свой головной убор перед господином Фактом строго по уставу. Он отражает факт в документально очерченном времени и точно определенном пространстве. Он воссоздает живую реальность с обязательной достоверностью и немилосердно обуздывает свое рвущееся на волю воображение. Во всяком случае, обязан обуздывать в соответствии с профессиональными нормативами."

Но и на этом не кончаются сложности. Можно во всем соблюсти точность и все-таки быть неправильно истолкованным аудиторией. Случается, даже точный и, казалось бы, "безобидный" штрих, подмеченный журналистом у своего героя, может "выпятиться", как бы деформироваться, попав под типографский пресс. Он может нанести урон тому, кого журналист "живописал" с самыми благими намерениями. Здесь особенно неожиданно и хитро проявляется "коварство" журналистского документализма. Случается, самый безобидный эпитет способен испортить настроение. Вот прочли о доярке ее подруги, что у той "ямочки на щеках" или "лучистые глаза", и прозвище готово. И начинают, шутя, обыгрывать штришок, выпяченный журналистом. Кому-то, возможно, выпадет на долю милое прозвище, а кто-то от журналистских выспренних эпитетов готов сквозь землю провалиться, лишь бы их не слышать. И что удивляться, если надолго поселится в таком человеке настороженность к журналистам.

Требования документализма для одних пишущих людей обуза, для других опора и вдохновение. Первых, как видно, больше влечет беллетристика, творческая раскованность художественной фантазии. Вторые до конца своих дней преданы невыдуманной жизни невыдуманных героев.

Б. Окуджава сказал о себе: "Я много лет проработал в газете, но ушел из нее, ибо самым трудным для меня было описание того, что вижу в данный момент". Впечатления выплескивались за грани оперативной документальности, вели к другому типу творчества.