Беседы об искусстве (сборник)

Бесспорно, его фигуры, кажется, созданы, чтобы выдержать испытание, которое для любой античной статуи может оказаться роковым: прекраснейшие творения Фидия, Поликлета [120], Скопаса [121], Праксителя [122], Лисиппа [123], скатившись со склона, разлетелись бы вдребезги.

Таким образом, слова, верные и глубокие, относящиеся к одному художественному направлению, оказываются неверными, ложными для другого.

Еще одна характерная деталь моего последнего наброска является очень существенной: фигурка имеет форму консоли – колени представляют рельефно выступающий низ, туловище – вогнутую фигуру, склоненная голова – верхний выступ консоли. Кстати, торс выгнут вперед, образуя дугу, в то время как для античного искусства характерен прогиб назад. Благодаря этому в фигурке в духе Микеланджело возникают подчеркнутые тени под ложечкой и на внутренней стороне колен.

В общем, самый мощный гений современной эпохи создает эпопею тени, тогда как древние скульпторы воспевают свет.

И если теперь попытаться сформулировать духовное значение техники Микеланджело, как это было сделано по отношению к технике греков, то следует констатировать, что в творчестве этого ваятеля находят выражение болезненное погружение в собственный мир, беспокойная энергия, жажда действия без всякой надежды на успех и, наконец, муки существа, истерзанного неосуществимыми стремлениями.

Вам, должно быть, известно, что Рафаэль в какой-то период своей жизни пытался подражать Микеланджело. И тщетно. Ему не дано было постигнуть тайну интенсивного внутреннего горения. Он ведь был воспитан на принципах античности, об этом свидетельствует его божественное трио Граций, выставленное в Шантийи [124], являющееся копией очаровательной античной скульптурной группы из Сиены. Бессознательно он постоянно придерживался принципов своих учителей. Даже те из его персонажей, которым он желал придать мощь, все же сохраняют ритм и грациозную уравновешенность эллинистических шедевров.

Сам я с головой, переполненной образами античного искусства, которые я страстно штудировал в Лувре, стоя в Италии перед творениями Микеланджело, чувствовал себя выбитым из колеи. Они постоянно опровергали истины, казавшиеся мне незыблемыми. «Смотри-ка, – говорил я себе, – откуда взялся этот изгиб торса, зачем приподнято это бедро, а плечо опущено?» Я был совершенно сбит с толку…

Но Микеланджело не мог ошибаться! Следовало понять, в чем дело. Я проник в суть дела, я понял его.

В сущности, Микеланджело вовсе не стоит особняком в искусстве, как это иногда представляют. Его искусство восходит к готической мысли. Принято считать, что Ренессанс ознаменовал воскрешение языческого рационализма, одержав победу над мистицизмом Средневековья. Это верно лишь наполовину. Большинство художников Ренессанса продолжали черпать вдохновение в духе христианства, и среди них Донателло, живописец Гирландайо [125], чьим учеником был Микеланджело, и, наконец, он сам.

Вот их со всей очевидностью можно назвать наследниками миниатюристов XIII – XIV веков. В средневековой скульптуре то и дело мы находим ту форму консоли, к которой я привлек ваше внимание, – сгорбленная грудная клетка, сжатые руки и ноги, эта роза, передающая напряжение. Во всем звучит эта меланхолическая нота: жизнь всего лишь переход, не стоит к ней привязываться.

Я поблагодарил хозяина мастерской за столь ценные сведения.

– Нужно будет как-нибудь в Лувре дополнить их, – сказал Роден. – Не преминьте напомнить мне это обещание.

В этот момент слуга ввел Анатоля Франса [126]. Визит этот был назначен заранее, и скульптор ожидал великого писателя, чтобы продемонстрировать ему свое собрание античных редкостей.

Мысленно я поздравил себя с тем, что имею счастье присутствовать при встрече двух людей, которые являются гордостью французского народа.

Они поспешили навстречу друг другу. Их взаимное почтение и приветливая скромность являлись несомненным свидетельством встречи равных по духу мастеров. Им уже приходилось встречаться у друзей, но впервые в этот день они провели несколько часов вместе.

Стоя рядом, они представляли собой живую антитезу.

Анатоль Франс высок и худощав, с тонкими чертами удлиненного лица, в черных, глубоко сидящих глазах мелькают искорки остроумия. Живые и точные жесты сухощавых ухоженных рук подчеркивают иронию, сквозящую в его репликах.

Роден коренаст, сильные плечи, широкоскулое лицо, глаза нередко мечтательно полузакрыты, а когда они широко раскрываются, видна светлая лазурь зрачков. Густая борода придает ему сходство с микеланджеловским пророком. Он движется медленно, важно. Широкие кисти сильных рук с короткими пальцами отличаются гибкостью.

Один из них – воплощение глубокого остроумного анализа, другой – смелости и страсти.

Скульптор подвел нас к собранным им образцам античного искусства, и наша беседа, естественно, коснулась темы, которую он развивал до прихода писателя.