Беседы. Очерки

— Пожалуй, с первых дней Великой Отечественной. Как увидел, что мы абсолютно не готовы к войне, так и задумался. Точнее, нашелся человек, меня надоумивший. Это был мой однополчанин, сосед по землянке. Однажды мы выпили, и он вдруг заговорил, что не понимает сталинских слов о вероломности Гитлера, о внезапности нападения фашистов, якобы и предопределивших их успех на первом этапе войны. Мол, а где же наша разведка, где сталинские соколы, которые с воздуха должны были все увидеть и доложить в Кремль? Вопросы наивные, но я услышал их и подумал: а ведь и правда, странно все получается… И все равно какое-то время мне продолжало казаться, что это нелепая случайность и только на нашем участке фронта не хватает танков, орудий и самолетов, а везде они есть. Прозревать я начал постепенно. Приступы сомнений, критического отношения к поступкам и словам Сталина стали повторяться, учащаться. Когда мы вошли в Германию, я совсем загрустил. Оказывается, загнивающий капитализм выглядел совсем не так, как нам о нем рассказывали.

— Захотелось «погнить» вместе с буржуями?

— Нет, но веры в честность произносимых с высоких трибун речей уже не было.

— А когда Вашего отца арестовывали и отправляли в ссылку, дурных мыслей, выходит, не возникало?

— Случившееся мы восприняли как личное горе, но никому и в голову не пришло предположить, будто отца взяли из-за того, что в репрессиях нуждалась система. Подобное допущение означало бы, что мы сомневаемся в главном. Нет! Как и миллионы других, мы верили в светлое будущее, во имя которого терпели коммуналки, голод, бытовые неудобства, идеологическую жандармерию и много чего еще. Мыслить иначе было страшно.

— Подробнее об этом страхе я и хочу поговорить, Даниил Александрович. Вот цитата: «Страх, который внушал Сталин, образовался не сразу, понадобился жесточайший террор, начиная с 20-х годов, надо было высылать людей в Соловки, на Колыму, в Магадан, надо было раскулачить лучших крестьян, сослать в Сибирь, нужны были расстрелы дворян, оппозиции, спецов, а затем и беспричинные расстрелы во всех республиках, городах, надо было уничтожить миллионы и миллионы советских людей. Это на их трупах вырос Страх, и на его вершину взобрался вождь всех народов. При тоталитарном режиме в атмосфере страха прожило несколько поколений».

— Да, это мои слова. А в чем вопрос?

— Изжили ли мы былой страх или продолжаем пребывать в нем?

— «Мы» — это кто? Между Вами и мной стоит несколько поколений. Люди старшего возраста, мои ровесники, наверное, никогда полностью не оправятся от травм, полученных десятилетия назад, но чего бояться вам, для которых Сталин — история?

— Повторения пройденного.

— Не думаю, что подобное возможно. Конечно, в сталинизме и культе личности виноват не только объект поклонения, но и весь народ. Покорность, готовность подставить шею под хомут, а спину под розги глубоко сидят в русских людях. Нельзя исключать, что в нас вновь взыграет тяга почувствовать на загривке сильную руку хозяина-барина. Но бездумной веры, которая позволила Сталину столько лет безнаказанно издеваться над страной, больше нет — значит не стоит бояться возвращения тоталитаризма. Откуда ему взяться, на чем он будет строиться? Мы другие, страна другая. Люди научились мыслить, надеяться на себя, это главное. Да, никто не застрахован от ошибок, но, как говорил Горбачев, — «процесс пошел». Он болезненный, тяжелый, но идти вперед необходимо. Чем больше вокруг будет личностей, тем меньше угроза реставрации диктаторского государства. Вы сами это поймете, если попытаетесь сравнить среднестатистического гражданина середины 40-х годов прошлого века с его ровесником из дня сегодняшнего. Это совершенно разные люди.

— В чью пользу сравнение?

— Конечно, нашего современника!

— Неужели Вам не хочется, Даниил Александрович, побрюзжать для приличия, мол, «были люди в наше время, богатыри, не вы»?