Беседы палача и сильги

Подумав, я сгреб со стола два денежных кисета, а мешочки толкнул обратно к чуть помрачневшему стражу, что удивленно вскинул брови после моих следующих слов:

— Люфен получит мое милосердие. Не полное… я заставлю его помучиться… но все же умрет он быстро и умрет… целым. И родичи смогут забрать его мертвое тело сразу же. Без окунания в нечистоты. Деньги эти забери, добрый Магарий и поступи с ними как пожелаешь. Мне они не нужны. А страже пригодятся…

— С чего вдруг такая доброта? — посветлевший Магарий охотно уронил мешочки в ящик, поднялся из-за стола и поднял даже руку, чтобы хлопнуть меня по плечу, но вовремя увидел засохшую кровь и остановился — Пойдем, добрый палач… сыщем тебе рубаху. Так откуда такая доброта к Люфену? Или кузен его из Элибура успел тебя умолить?

— Он пытался. Но я не слушал — равнодушно ответил я, пряча денежные кисеты поглубже в карман штанов — У Люфена здесь больная мать. Она ведь еще жива?

— Страдает, но жива, несчастная. Сейчас слегла, как про дела сына любимого и про судьбу его грядущую прознала.

— Она всегда была добра ко всем несчастным. Всегда одаривала чем могла. Даже до Элибура дошла слава о доброй Лифаре из Буллерейла.

— Что ж…

— Пусть получит сыновье тело единым куском — вздохнул я и удивленно взглянул на передернувшего плечищами стража — Магарий?

— Единым куском — пробормотал он — Вот скажешь же… одно слово — палач! Хотя есть в тебе доброта… вон как о матери Люфена печешься…

— Ну еще и потому, что понимаю — жалованье у стражи не слишком велико, а нужд семейных много.

— За то всегда тебе благодарны, Рург.

— Как и я вам — улыбнулся я — А еще так сильно хочется услышать рассказ о том, что творилось ночью в Ямах Нимрода…

— Мрак там творился! — бухнул страж и, остановившись у узкой двери в конце коридора, загремел ключами, подбирая нужный.

Я молчал, понимая, что старший страж Буллерейла — бывалый, повидавший ой как немало за долгую жизнь вояки и служаки — молчит не для того, чтобы я поторапливал его вопросами. Нет. Нарочито медленно подбирающий ключ из жиденькой связки толстых ключей с помеченными разной краской головками страж Магарий собирался с мыслями, чтобы поточнее описать нечто, что… напугало его. Он умело скрывал это. Очень умело. Но скрыть такое от опытного палача невозможно. Уж кто-кто, а я давно навострился различать за напускной небрежностью, показным равнодушием и холодным выражением мужественных лиц дикий животный страх, не хотящих боли и смерти людей…

— Шестеро сонных стражников — заговорил наконец Магарий и с щелчком вставил длинный ключ в узкую замочную скважину — Четыре сестры Лоссы, два храмовых прислужника и два кучера. И клятая повозка! Ох… прости меня Лосса за такие слова… Но… Рург… ты мог помыслить, что большеколесная праздничная повозка с ритуала Чистосвета, запряженная четверкой лошадей, спустится однажды по той проклятой тропе к самым Ямам Буллерейла? Прямо на дно!

— Со святым фонарем? — я и не пытался скрыть охватившего меня изумления — Вы спустили Глэвдолл в Ямы?!

Немыслимо!

Далеко не в каждом даже крупном городе при храме Лоссы сыщется большая и богато изукрашенная повозка, больше похожая на пришедшую прямиком из сказок карету, над чьей крышей ярко переливается разноцветный стеклянный шар. Тончайшая работа! Эти шары делаются лишь в одном городе и стоят баснословно дорого — для оплаты их стоимости желающим такую повозку в храм сестрам Лоссы приходится порой годами бродить по городу и близлежащим селениям, собирая пожертвования. Днем установленный на повозке шар с хитрыми зеркальцами внутри посылает во все стороны цветные лучи, что ползут по стенам домов и радуют детишек. Вечерами же внутри шара зажигают особую ярчайшую лампу, а сам шар с механическим стрекотом начинает медленно крутиться… диковинка и только… Глэвдолл. Глэвсы на шестах то в каждом храме сыщутся — бывает и дорогие, старинные, с дарственными надписями от родовитых семейств. Но витражный Глэвдолл — редкость великая. В Буллерейле повозка с драгоценным Глэвдоллом имелась.

Шар хрупкий. Повозка несуразная, узкая, короткая… хлипкая… ее колеса пусть и большие, но никак не предназначены для езды по бездорожью. Только для медленного торжественного продвижения по тесным городским улочкам с их порой неоправданно крутыми поворотами и внезапными сужениями. Во время дня Чистосвета повозка катается по городу от рассвета до рассвета, наполняя улицы разноцветным свечением и трогательными храмовыми песнопениями. В Элибуре за время праздника сменяют друг друга шесть певчих хоров, чтобы пение не прерывалось ни на миг…

Тряхнув головой, я провел по волосам пятерней, роняя на пол комочки засохшей грязи:

— Спустить в Ямы… да как шар не разбился?

— Разбился! — уже из комнаты рявкнул стражник и сердито там чем-то грохнул.

— Полностью? — ахнул я, представляя всю величину горя, что вскоре охватит все население Буллерейла и расположенных поблизости селений, куда праздничная повозка Чистосвета обязательно наведывалась хотя бы раз в год.