Беседы палача и сильги

— Внучка моего… — шепчет бабушка сереющими губами, запрокинув лицо и глядя на меня сквозь пелену слез — Хороший он… хороший… ты его не мучь, милый… ты уж…

— Хорошо — тихо обещаю я, нарушая запрет — Будет быстро и без боли…

— Милый… вот… — тянущаяся ко мне рука опадает и… я почти роняя на землю ее тело, нагибаюсь щекой к ее губам…

Неимоверно слабый выдох почти неощутим щекой…

Тьма!

Обернувшись, рявкаю на шедшего все это время за мной одинокого старого стражника.

— Лекаря! Ле…

Ощутив легкую дрожь, я опустил взгляд вниз и… медленно выпрямился. Подбежавший страж с кряхтеньем наклонился над телом и… тоже выпрямился.

— Как же так… она же только сегодня с деревни кажись примчалась, вести прознав про внука. И зачем ей только сказали?

Последний раз взглянув на умершую, я взялся за повод и зашагал дальше по улице, не сказав больше ни слова. А что тут скажешь…

Пусть в следующий раз страж Магарий потребует от меня соблюсти традицию и прошагать по главной улице до самой тюрьмы. Пусть потребует…

* * *

Когда дверь темницы отворилась, приговоренные, замерев в странных любому другому, но привычных для меня позах, стояли в углах. Мы все замираем вот так неподвижно, приподняв руки, сведя лопатки, когда ожидаем неизбежного удара, за которым последует сильная боль. И одновременно боимся шевельнуться — чтобы еще даже не случившаяся боль вдруг не стала сильнее…

На меня они не глядели, предпочитая буровить взглядами каменные стены.

— Связывать? — обронил я, стоя на пороге камеры — Или сами пойдете?

Молодой вздрогнул как от удара, со свистом выпустил, буквально выдавил воздух из груди сквозь стиснутые зубы и… съежился:

— Я сам… сам пойду…

— И я сам… — глухо обронил старый. Надтреснутый голос звучал глухо и покорно. Но я заметил мелькнувший в его глазах опасный огонек. Этот попытается найти любую лазейку для побега.

Кивнув, я продолжил, неспешно поправляя перчатки:

— Побега не будет. За любую глупость заплатите зряшными муками. Ты — мой палец уперся в грудь молодого — Идем.

— Я первый?! — выдохнул он и на этот раз ему пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть — Почему я первый?! Почему не он?!

Еще немного пожить… сделать еще хотя бы пять вдохов ставшего вдруг таким сладким воздуха… попытаться насладиться последними мигами отнимаемой жизни…

— Назвали тебя! — крикнул седой, вжимаясь спиной в угол — Тебя назвали! Судьба! Твоя судьба! Не перечь!

— Я не хочу!

Говоря это, молодой, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, уже шагал ко мне. Я одобрительно кивнул.

— Прояви достоинство — положив ладонь на дрожащее напряженное плечо, я заглянул ему в глаза — Хватит уже бояться. О том, как ты вел себя в последние мгновения, уже сегодня узнает весь Буллерейл. Шагай смело, парень. И успокойся… Идем мы пока не в пыточную и не на казнь. Тебя ждет светлая сестра Лоссы. Поговори с ней. Она облегчит твои душевные страдания. Поможет примириться с неизбежным.

— Да… да… — обмякнув, он кивнул и покорно шагнул за порог. Вяло глянув в покинутую камеру, он махнул рукой опускающемуся на солому старому, что получил отсрочку неизбежного.

Пройдя темным коридором мимо пыточных, мы миновали стоящего у загодя открытых дверей стража Магария и окунулись в яркий солнечный свет погожего летнего дня.

— Хорошо то как… — вырвалось у обрекшего себя на смерть молодого дурня, поднявшего лицо к небу — Хорошо то…

Я ударил ножом с красною рукоятью, вбивая лезвие под левую лопатку, задирая острие чуть вверх. Резко дернув в сторону, провернул и подхватил обмякшее тело парня, мягко положив его на бок. Оставив нож в ране, повернулся и зашагал обратно, тихо обронив по пути:

— Единым куском? Его приговорили к усекновению головы…

— Без топора, Рург. Я улажу.

— Да… — кивнул я, бесшумно шагая по коридору — Откройте пыточную.

— Может все же без…

— Он заживо скормил умирающего крысам — бросил я через плечо, снимая с пояса тонкую веревку — Он не получит смерть столь же легкую, как молодой глупец… И я хочу, чтобы он кричал…

— Люфен — понял меня Магарий.

— Люфен — кивнул я — Пусть он услышит чужие крики… и пусть подготовит глотку и душу к такому же…

— Этот шум — с легкой досадой поморщился Магарий, явно успевший хлебнуть еще вина и окончательно пришедший в сонное благодушное настроение — Люди боятся, Рург. Стены тюрьмы толсты, но крик пытаемого громок…

Остановившись, я обернулся и произнес, не сводя взгляда с лица стража:

— Да. Крик пытаемого громок. И этот крик — предупреждение остальным, кто подумывает начать убивать или насильничать! Когда они услышат звериное завывание пытаемого — это угасит их темный пыл! За легкие кровавые деньги и бесчинную потеху — неизбежная страшная кровавая плата! Заплатят вдвойне! Как те, кто будет кричать сегодня!

— А если темный пыл услышавших не угаснет? Вера в собственные дурные силу и удачливость порой слишком велика…