Беседы палача и сильги

— Я стараюсь не думать об этом. Но как-то решил, что приму свою судьбу стоически — что уготовано, то уготовано.

— Но предположим ты против! Ты ведь не убийца дорожный, а тот, кто всю жизнь карал настоящих злодеев. За что тебя во тьму?

— Ну…

— И вот ты умер. И тебя потянуло с неудержимой силой вниз… что ты сделаешь?

— Да мне-то откуда знать?

— Никто не знает — кивнула девушка — Но если ли тебя ждет Лосса или Раффадулл… не думаю, что они дадут тебе выбор.

— Согласен. И не понимаю как тогда…

— Когда за тобой приходят посланцы Лоссы или Раффадулла?

— В миг смерти, конечно — уверенно ответил я, живо припомнив все те аляповатые трактирные копии комнатных картин, что изображают смерть старика в постели и стоящую у изголовья фигуру в светлому, а у изножья скрюченную и зловещую темную тень… Как только испустишь последний вздох — за тобой явятся.

— Вот!

— Что? Я все еще не понимаю.

— Многие сильги верят, что кхтуны это души тех, кто сбежал из своих тел еще при их жизни. Возможно за мгновение до смерти, но все же сбежали до того, как за душой явились суровые судьи.

— Да как это возможно?!

— Мучения — тихо сказала девушка и отвела от меня взгляд.

Почувствовав что-то недоброе, я подался вперед, одновременно ставя второй сапог на землю:

— Какие мучения?

— Невыносимые и долгие мучения при жизни — голос сильги стал почти неслышимым.

— Постой… ты говоришь, о…

— Пытках — кивнула Анутта — Я говорю о долгих страшнейших пытках, палач Рург. Мы не созданы для той боли, что порой нам приходится претерпевать. Даже дикий пожирающий тебя заживо зверь не может доставить человеку столько боли, сколько ему доставит другой человек. И если боль слишком сильна — душа пытается убежать от нее. Когда от боли теряют сознание — это один из путей души защитить рассудок. И это разумно. К чему лишние страдания и страх, когда один волк уже порвал тебе глотку, а второй погружает морду в твой разорванный живот? Уж лучше спасительная тьма. Так говорят старые сильги… От страшной боли бегут в спасительное забытье. Уж тебе ли не знать…

— Я знаю — медленно кивнул я — Потому я и окатываю обеспамятевших приговоренных ледяной водой, вырываю им ногти или прижигаю им пятки — чтобы они пришли в себя.

— И когда они приходят в себя ты снова погружаешь их в пучину боли — боли, что кажется им бесконечной. Не так ли?

— Да…

— Верящие в это сильги говорят, что душа стремится избежать страданий любой ценой — даже ценой гибели тела, что не может долго прожить без вдыхающей в него жизнь души. Тело без души живет недолго, а как умирает и тем самым оповещает, что за душой можно уже являться… душа к тому мигу уже давно покинула свою обитель из плоти и крови и витает где-нибудь над потной головой палача, начиная понимать, что хоть эти мучения и закончились, но уже начинаются другие — куда более страшные. Ведь кхтун без теплого тела как бессмертный в проруби…

— Погоди…

— И пусть душа вырвалась… она уже не та, что прежде — все воспоминания, вся любовь и ненависть остались в теле, в голове и…

— Погоди!

— Что?

— Многие из казненных погибли у меня в руках от пыток. Таков был приговор — запытать до смерти и самым мучительным способом. И я считал и считаю это справедливым наказанием. При жизни эти твари творили страшное и заслужили свою кару сполна! Но теперь ты говоришь, что…

— Не каждой душе суждено суметь вырваться из телесной оболочки, Рург… может одна из… даже и не знаю…

— Ты веришь в это? — опустив локти на колени, я не сводил глаз с лица девушки — Во что ты веришь сама, сильга Анутта?

— Не знаю… я не знаю, Рург. Но именно по этой причине мы сильги и сестры Лоссы находим согласие в одном — пытать людей нельзя. Даже по приговору самого справедливого суда. Даже за самые страшные деяния. Нельзя. Не из милосердия. А из страха, что слишком рано вырвавшаяся из еще живого тела душа превратится в кхтуна, что тут же начнет опять страдать и отправится искать беззащитную детскую слабую душу, кою ему удастся потеснить, загнав в самые темные закоулки разума… а самому занять ее место…

— Так — медленно и неспешно произнес я.

— Тебе нужно время, чтобы обдумать все это, Рург. Хочешь вина? У меня есть немного.

— Хочу — кивнул я — Последние дни я пью слишком много хмельного, но… я бы выпил еще немного.

— Принесу.

— Есть ли хоть какое-нибудь… свидетельство в пользу того, что…

— Что сбежавшие из живых тел души становятся кхтунами?

— Да.

— Есть — уже из своей комнаты ответила Анутта — Не самое убедительное, но…

— Расскажи — попросил я, медленно сворачивая сверток — Расскажи мне…

— Послушай, Рург… не стоит принимать слишком близко к…

— Сердцу? — закончил я за нее и успокаивающе улыбнулся — У палачей нет сердца. Нет милосердия. И нет сожалений.

— Не стоит так говорить. Даже если ты попытаешься убедить себя…

— Расскажи — повторил я.

— Что ж… — вернувшаяся девушка опустилась на прежнее место и протянула мне наполовину наполненный бокал вина — Приходилось ли тебе слышать о мятежных землях под серым флагом с красной горой?