Беседы с Нострадамусом (том 1)

Покинув дом Елены, я решила не поддаваться панике и обдумать создавшееся положение. Конечно, в таких случаях воля субъекта была превыше всего, к тому же у меня уже были такие ситуации, когда интересное исследование по той или иной причине приходилось сворачивать. И все-таки мне было очень обидно: ведь этот эксперимент в корне отличался от всех предыдущих. Нострадамус сообщил нам, что необходим срочный и, главное, точный перевод его четверостиший, подчеркнув чрезвычайную важность закодированной в них информации. Как тут было не паниковать, когда в этой ситуации Елена наотрез отказывалась сотрудничать и собиралась уезжать, причем навсегда. Для меня было ясно одно: необходимо любыми путями заполучить эту информацию, но как? Елена сказала, что, возможно, переехав на Аляску, она попытается сама перевести часть четверостиший, а затем сообщит мне результаты, полученные в состоянии транса. Очевидно, с ее стороны это было жалкой попыткой успокоить меня и сделать мне приятное. Я отнеслась к этим заверениям довольно скептически, так как, исходя из практики, знала, что для получения систематизированной информации такого рода, необходим не поверхностный транс, а глубокий, сомнамбулический гипноз. Дело в том, что в состоянии простой медитации сознательная часть головного мозга субъекта, погруженного в регрессивный гипноз, продолжает все еще находиться в довольно активном состоянии, что препятствует обработке поступающей информации. Поэтому единственным для меня выходом из создавшегося положения являлась возможность склонить Елену к интенсивной работе над проектом в дни, оставшиеся до ее отъезда. С моей стороны, я должна была приложить все усилия для того, чтобы в столь сжатые сроки и при таких неблагоприятных условиях организовать как можно больше сеансов связи с великим Нострадамусом. К моей величайшей радости, Елена согласилась, и, конечно, не из-за своей заинтересованности в проекте, а, скорее, из-за желания хоть как-то умиротворить мою душу.

Однако найти свободное время Елене было непросто, ведь перед таким «капитальным» отъездом предстояло продумать все до мельчайших деталей, включая распродажу мебели, предметов домашнего обихода, а также части личного имущества. Поэтому мне представлялось реальным проведение лишь двух сеансов. Первая встреча с Еленой ожидалась вечером того же дня, после завершения заседания нашей группы. В этот день я собиралась задержаться надолго, надеясь, что наши усилия не пропадут даром — ведь следующая встреча с Еленой могла состояться только через два дня, то есть в четверг. В связи с этим мне приходилось соглашаться нa все, и я была благодарна любой возможности извлечь хоть какой-нибудь материал, надеясь, что из всего этого в итоге может получиться нечто стоящее.

Во время ужина с другими членами нашей группы у меня в голове возникли невеселые мысли. Я знала, что желаю Елене только хорошего, и если она решила уехать, мне не следовало бы противиться этому. С другой стороны меня волновало ее будущее. Дело в том, что подсознание Елены продолжало работать в режиме заданий Нострадамуса, и в случае, если она не попытается их выполнить, у нее вполне могли бы возникнуть психические расстройства, так как сила подсознания довольно велика. Иными словами, существовала большая вероятность того, что в результате отказа от предписанного Нострадамусом плана у Елены могут возникнуть серьезные проблемы со здоровьем. Кто знает, ведь его указания были высказаны в стиле, не терпящем возражений! Лично я видела лишь один выход из создавшегося положения, а именно: провести последние два сеанса, максимально загрузив их циклами вопросов и ответов.

К моему удивлению, Вал высказалась в мою поддержку, неожиданно заявив, что Елену следует уговорить остаться. Она считала, что важность проекта не идет ни в какое сравнение с планируемой поездкой Елены. Вал просила меня переговорить с ней, чтобы Елена согласилась остаться еще на пару недель. Откровенно говоря, я не могла не согласиться с ней, потому что сама разделяла эти чувства, и у меня, так же как у нее, в душе дарило полное разочарование и уныние. Вместе с тем я считала в высшей степени неприличным вмешиваться в личную жизнь Елены, и если она чувствовала, что в данный момент ей важнее быть со своей дочерью, то проявлять в этой ситуации настойчивость было бы, по крайней мере, неэтично. Елена была очень волевой женщиной, и я знала, что с этим абсолютно ничего нельзя поделать.