Беседы с патриархом Афинагором

Если эта проблема почти не возникает в стране с населением, как правило, православным, то движение к общению в таинствах может породить много путаницы, например, на Ближнем Востоке, где православные и «униаты» соседствуют друг с другом; или же в рассеянии, где наши малые общины находятся под угрозой растворения в католической или протестантской массе. Мне думается, именно поэтому Вы опубликовали послание от 14 марта 1967 года, напоминающее о том, что хотя православные в Рассеянии, для служения Литургии, иногда принуждены использовать культовые здания католиков и протестантов, «это не означает, что они могут прибегать к благодати таинств, принимаемых от неправославного священника, поскольку Церковь еще не приняла здесь никакого решения, и общения в таинствах между православной Церковью и другими Церквами пока не существует». Однако наша позиция в этой области сводится к самодовольному консерватизму. Наши богословы отрицают общение в таинствах с такой уверенностью, что она мне кажется чуть–чуть фарисейской. Наша позиция столь статична, что ее глубокий смысл остается не понятым, и на Западе видят в ней лишь какой–то экзотический вывих. Однажды в маленьком франкоязычном приходе византийского обряда, который я посещаю в Париже, молодая девушка, католичка, подошла с желанием причаститься. Перед чашей священник, задав ей вопрос, отстранил ее. Конечно меня попросили объяснить ей. Она была в слезах. Она говорила: «Я верую так же, как вы, я исповедую все, что произносилось за этой Литургией. Значит вы не считаете причастие братской трапезой?» И я ей ничего не объяснил, по крайней мере в тот момент. В тот тяжкий момент, когда человека отстранили, трудно сказать что–либо существенное. Мне было просто не лов ко и стыдно, вот и все.

Он