Беседы с патриархом Афинагором

«Для меня все можно выразить одним словом: я нападаю, всегда нападаю. Но не на людей, а непосредственно на свою цель. Как только эта цель выбрана, я знаю, что нужно идти на жертвы. Я знаю также, что нужно уметь быть терпеливым. Когда я проигрываю сражение, я не застреваю на этом, не ломаю голову себе: виноват — не виноват. У меня нет такого слова: к несчастью. Я всегда атакую».

Но он умеет испытать настоящую радость и от запаха жасмина, и наблюдая за полетом птиц, когда в конце дня они уходят в открытое море, или вдруг прервав беседу в саду, чтобы понаблюдать за той сложной работой, которой заняты муравьи. В Халки он приобрел кусок земли неподалеку от школы, где находится неиссякаемый источник. Это позволило ему оросить парк, окружающий школу, и еще более украсить ее. И можно видеть, как с непокрытой головой, подоткнутым подрясником он любовно ухаживает за своим садом.

Он умеет и все разом отодвинуть, чтобы целиком отдать себя тому, кого он принимает. «Он во всем преувеличивает», — с улыбкой сказал мне один из его друзей. Он не столько преувеличивает, сколько полностью выражает себя на том языке жестов Востока, который мы настолько утратили, что нам понадобились психодрамы, хэппенинги с их сомнительными пароксизмами, чтобы мы могли осмелиться выразить ими всю нашу сущность. Патриарх идет прямо навстречу другу, целует его, прижимает его голову к своему плечу, властно берет его за руку, и тогда чувствуешь, если оставить в стороне «фрейдо–марксистские» пошлости, как это хорошо — иметь отца. Посмею ли сказать? — отца и мать, ибо в патриархе есть не только отцовская мужественность, но и материнская нежность, то «благоутробное милосердие», о котором говорит Библия.

В особенности он умеет смотреть другому в глаза, и таким образом находить его или встречаться с ним вновь. Смотреть не на черты лица, но всматриваться взглядом во взгляд, в его сокровенную суть, ибо он; умеет жить с радостью от присутствия другого, с радостью, возвещающей, что двое едины в Боге.

Двигаясь непрестанно вперед, он сохраняет и нерушимое, незыблемое ощущение тайны. Все представляется ему удивительным, чудесным: самые простые вещи, но в особенности чье–то лицо, чье–то присутствие. Он идет навстречу чуду. И чудо вдруг происходит. Великие дела Божий продолжаются. «Бог наш есть Бог чудес».

«И когда ситуация уже полностью не в нашей власти, нужно положиться лишь на милосердие Божие. Тогда страх исчезает. Остается лишь упование».

Каждый день он читает главу из Евангелия. Евангелие научило его тому, что непостижимый Бог — это тайный друг, и что в мире имеет смысл только любовь. Но «если все позволено, не все полезно», — говорит Апостол. Патриарх подчиняется всей строгости правил монашеского Типикона. «Я отчасти монах Халки, отчасти Афона, отчасти Мони Петраки, что в Афинах». Я наблюдал, как в течение двухнедельного Успенского поста он ел за каждой едой лишь постную тарелку супа и несколько маслин, тогда как общее меню на Фанаре включало также помидоры, картофель, фрукты. И ничего не пил, кроме воды. И не пил ничего по средам и пятницам (аскеты придают особую важность «сухому посту»). «Единственная вещь, без которой мне трудно обойтись, — признался он мне, — это растительное масло».

И при этом мирном принятии монашеских правил, которые он не налагает на других и не всегда одобряет, он стал человеком свободным и цельным.

После болезней своей молодости, он становился все здоровее и здоровее. Чем старше он становился, тем крепче себя чувствовал, говорил он мне. «Но теперь я слишком стар».

Теперь он чувствует себя всегда готовым ко сну. «Как только я кладу голову на подушку, я засыпаю». Однако он спит мало, и сон его быстро прерывается. Ночью он прохаживается по саду. Заходит в притвор храма. «Перед иконой Богоматери я зажигаю две свечи, одну за живых, другую за умерших». И он молится — «То, что я Ей говорю, то, что Она мне отвечает, какими словами это передать?»