Беседы с Vеликими

– Кстати, на эту же тему. Вот недавно Сурков выступал и сказал: «Некоторые с приходом Дмитрия Анатольевича надеются на оттепель. Но оттепели и прочей слякоти – не будет». Мне кажется, это ключевой момент в артикуляции позиции Кремля. Оттепелью называется вполне понятный период отечественной истории. Поэтому употребление этого термина в негативном смысле – «слякоть» – дает сигнал публике, что сегодняшняя власть считает хрущевскую оттепель признаком слабости и малодушия, уступкой гнилым либералам и началом конца «Великой сталинской империи», которую «боялись и уважали». И соответственно времена до оттепели и после нее нынешний Кремль считает позитивом, а оттепель – негативом. Во всяком случае, это так считывается, и я думаю, именно этот посыл Сурков и закладывал.

– Пожалуй… А вот какое еще было изобретение Ивана Грозного, которое мы и поныне встречаем в русской жизни? Он разделил народ на две части: вот есть опричнина – и есть земство (включая крестьян, посадских и родовую аристократию). И любой опричник имеет власть над жизнью и смертью любого земца. Вот это разделение своего народа на две враждующие части: одну бесправную, а вторую абсолютно всесильную.

– А разве не всегда русский народ состоял из этих двух половин, у которых ничего общего нет?

– Нет. Даже в ранний период правления Ивана Грозного были возможности для развития русской демократии: это избранная Рада, попытка судебных реформ, попытка упорядочить законы. Вполне в европейском духе. Были какие-то договорные отношения между властью и народом. Тут важно понимать, что с середины XIV века Московское княжество было отделено от Европы враждебными Литвой и Ливонией. И поэтому московиты с Европой практически не общались, ведь у Москвы с Литвой всегда были, мягко выражаясь, непростые отношения и коммуникации с кем-то были возможны только через татар. Например, с генуэзцами они общались через крымчаков. Конечно же, они воспринимали европейскую цивилизацию совсем не так, как мы ее воспринимаем. И были еще остатки варяжских порядков в виде коллегиальности принятия решений, воинского братства.

– Это разве что на Севере, в Новгороде, и дальше, у поморов.

– Не только. А казачество? Чем не демократия?

– Кстати, об опричнине. Меня ужасно расстроила «новость», что собачья голова и метла – это не русский креатив, а пиратское заимствование у монахов-доминиканцев: Domini canis – «псы Господни».

– Но Грозный это, по-моему, как-то переосмыслил.

– Переосмыслил-то краденое. Нехорошо получилось: ничего сами не смогли придумать. Тупо содрали.

– А может, он сам придумал, независимо от доминиканцев. Он же постоянно двигался в своем общении с Богом. Иначе откуда эти бдения, ночные моления? Он шел дальше и дальше, придумывал какие-то символы, жесты, слова. Опричнина создавалась им как монашеский орден. Они собирались на ночные службы. Начинались их бдения в полночь и длились до пяти утра. Он был их игуменом. Они надевали эти странные черные одежды, которые были вне традиции – ни монахи таких не носили, ни дворяне. В этом была некая карнавальность, такой юродивый театр.