Бешан или Пастер? Утерянная глава истории биологии

Когда Бешан и Пастер впервые обратились к исследованию ферментации, представления о живой материи, как мы уже знаем, были очень туманными. Ей были придуманы величественные названия «протоплазма» и «бластема», но знали о ней еще слишком мало, и считалось, что все альбуминоиды одинаковые. Вирхов попытался упорядочить эти представления, объявив, что единицей всех животных и растительных форм жизни является клетка тела, а Генле продвинулся значительно дальше, утверждая, что клетки и сами построены из мельчайших атомов – молекулярных гранул, различимых внутри них. Шванн учил, что атмосфера наполнена бесконечно малыми живыми организмами. Затем на историческую сцену выходят Бешан и Пастер, но, в отличие от Пастера, который поначалу является сторонником теории спонтанного происхождения ферментов, Бешан к тому времени уже имеет неопровержимое доказательство воздушного происхождения дрожжей и других организмов. Наконец, Пастер, переубежденный ясной теорией Бешана, воодушевляется идеей атмосферных микробов и во время выступления перед модной аудиторией целиком присваивает себе открытие их роли. В действительности же, он еще настолько далек от понимания вопроса, что вскоре отрицает паразитарное происхождение заболевания пебрина, вызванного исключительно паразитами. С другой стороны, его представления о живой материи тоже не слишком далеко ушли от устаревших взглядов, согласно которым живой организм это не более чем химический аппарат. Он считал, что в живом организме не было ничего по-настоящему живого, и удивительные функции организма ничего не говорили Пастеру о существовании внутренних агентов, живущих независимой жизнью.

Конечно, в оправдание Пастера можно сказать, что он и не должен был разбираться в организме. Он никогда не учился ни медицине, ни физиологии, ни биологии и не считал себя натуралистом – он был химиком. Но и в этой выбранной им области науки ему недоставало остроты ума. Когда он получал степень бакалавра, экзаменатор приложил к его диплому записку о том, что Пастер лишь «посредственно успевал по химии». Чужие идеи он тоже не слишком быстро схватывал: довольно много времени ушло у него на то, чтобы понять правоту Бешана, когда тот разобрался в причинах пебрины. Зато ему было не занимать житейской мудрости, и если ему везло, он не упускал своих возможностей. При этом, судя по всему, он был не прочь поживиться и за чужой счет, даже если это шло в ущерб прогрессу науки, и можно лишь сожалеть о подобном применении удивительного упорства и потрясающей энергии, свойственных Пастеру.

В то время как знания Пастера о живой материи все еще ограничивались фактом существования атмосферных микроорганизмов, профессор Бешан не переставал экспериментировать. Подарком судьбы для него стало сотрудничество с профессором Эстором – квалифицированным ученым, имевшим полноценное образование и опыт. Это были два трудолюбивых ученых, которые ежедневно в упорной работе тренировали свой ум, и многие их идеи были выношены во время клинических исследований. Бешан был настолько увлечен своими исследованиями, что его открытия рождались так же естественно и неизбежно, как музыка Бетховена, картины Рафаэля или романы Диккенса. Увы, жалким контрастом этому стали современные ученые, которые отошли от практики и сидят в лабораториях с целью делать открытия. В большинстве своем это посредственные умы, неспособные родить какую-либо идею. Все, что они могут – это следовать общепринятым теориям, а их так называемые открытия являются всего лишь бесконечным нагромождением ошибок. Дайте ученому практическую работу и тогда, если он обладает даром проницательности, практика принесет ему озарение, как день приносит свет, приходя на смену ночи. Освобождение от догм и поддержка оригинальных идей – вот чего остро не хватает сейчас.

Мышление общества движется со скоростью улитки, и естественно, главной проблемой микрозимной доктрины стало то, что она намного опережала современные научные концепции того периода. И все же Бешан прежде всего заложил основу цитологии, которая еще и сегодня считается новой наукой.