«Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

Грамота № 13 (21): «А перемѣнит Богъ Орду, и кнѧгини моꙗ емлеть себѣ ту дань, а с(ы)ну моему, кнѧзю Василью, не вступатися». Грамота № 15: «А перемѣнитъ Богъ Орду, и кнѧгини моѧ емлет ту дань собѣ, а с(ы)нъ мои, кнѧзь Василеи, не вступаетсѧ». В. А. Кучкин отмечает, что запрет, налагаемый на сына-наследника, выражен в грамоте № 13 (21) безличным предложением, а в грамоте № 15 (22) — личным. В грамоте № 13 (21) есть еще одна статья, где запрет сыну выражен в форме безличного предложения, и в соответствующей статье грамоты № 15 (22) также читается безличное предложение. Из этого он делает вывод, что в рассматриваемой статье безличное предложение заменено в грамоте № 15 (22) на личное[1192]. Рискованность подобных выводов на основе несовпадения или совпадения таких «микроэлементов» текста видна из сопоставления данной статьи с первым завещанием Василия Дмитриевича (1406–1407 гг.). Там читается: «А перемѣнит Богъ татаръ, и кнѧгини моꙗ емлеть с тѣхъ волостей и съ селъ дань себѣ, а сыну моему, кнѧзю Ивану, так же в ту дань не вступатися»[1193]. Чтение «не вступатися» совпадает с грамотой № 13 (21), и можно было бы полагать, что она занимает положение между завещанием 1406–1407 гг. и грамотой № 15 (22), где читается «не вступаетсѧ». Но чтение «емлеть… дань себѣ», напротив, совпадает с грамотой № 15 (22) («емлет ту дань собѣ»), а в грамоте № 13 (21) порядок слов иной: «емлетъ себѣ ту дань», и, соответственно, напрашивается предположение о более позднем поновлении текста в грамоте № 13 (21) по сравнению с грамотой № 15 (22). Очевидно, что такого рода мелкие расхождения между текстами не могут быть основанием для выводов об их хронологической последовательности.

В грамоте № 13 (21) сказано, что Василию Васильевичу отходит «лугъ Великии оу города оу Москвы за рѣкою», а в грамоте № 15 (22) — «лугъ Великии за рѣкою оу города оу Москвы». Порядок слов в грамоте № 13 (21) совпадает с текстом первого завещания Василия I («лугъ Великии противу города за рѣкою»[1194]). Из этого В. А. Кучкин делает вывод о большей древности грамоты№ 13 (21) по отношению к грамоте № 15 (22)[1195]. О данном фрагменте можно сказать то же, что и о предыдущем: подобные совпадения с первой духовной встречаются как в грамоте № 13 (21), так и в грамоте № 15 (22), и на их основе сказать, какая из этих грамот более ранняя, невозможно[1196].

В грамоте № 13 (21): «А бла(го)словлѧю своего с(ы)на, кнѧзѧ Васильа, своею вотчиною, чѣмъ mѧ бла(го)словил от(е)ць мои, третью Москвы и с путми, своими жеребьи». В грамоте № 15 (22) тот же оборот передан с небольшим изменением: «А бла(гословлѧю своего с(ы)на, кнѧзѧ Васильѧ, своею вотчиною, чѣмъ mѧ бла(го)словил от(е)ць мои, третью Москвы и с путми, с моими жеребьи». В. А. Кучкин справедливо отмечает, что формулировка «своими жеребьи» точнее, чем «моими жеребьи». Но это может свидетельствовать как о «поздней лексической замене»[1197], так и о неточной формулировке, затем, в грамоте № 13 (21), исправленной.

В грамоте № 13 (21) среди ценных предметов, завещавшихся Василию, упомянуто «каменъное судно болшее, што ми от великого кназа от Витовта привезлъ кназь Семенъ». В грамоте № 15 (22): «каменое судно велико, что ми от велико[го к]нѧзѧ от Витовта привезлъ кнѧзь Семен». По мнению В. А. Кучкина, «слово "велико" в русском языке более значимый эпитет, чем эпитет "большее". Видимо, московский великий князь хотел лишний раз продемонстрировать своему тестю, насколько высоко он ценит его подарок и признателен ему за подношение великокняжеской семье своей дочери Софьи»[1198]. Но в средневековье слова «великыи» и «большии» не имели тех различий, что существуют ныне («великий» — выдающийся, «большой» — крупный по размерам). Оба могли означать и «крупный по размерам», и «более значительный, чем другие»[1199]. Таким образом, о большей значимости формулировки в грамоте № 15 (22) говорить нельзя.

В грамоте № 15 (22) в статье, посвященной выплате дани с владений, передаваемых великой княгине Софье, имеется описка: «дань по рочту», в то время как в грамоте № 13 (21) правильно читается «дань по розочту». В. А. Кучкин пишет, что «описка — вторичного происхождения, и она свидетельствует о первичности текста грамоты № 13»[1200]. Первое утверждение вполне справедливо, поскольку подобная ошибка — пропуск слога — происходила, как правило, при списывании с более раннего текста. Но это не значит, что таким текстом была грамота № 13 (21). Дело в том, что аналогичная статья имеется в первой духовной грамоте Василия Дмитриевича (1406–1407 гг.): «А коли придет дань или ѧмъ, и княгини моѧ дасть с тѣхъ волостеи и съ селъ по розочту, што ся имет»[1201]. Соответственно, во время составления грамоты № 15 (22) ошибка могла произойти при переписывании данной статьи из первого завещания, а позднее, при составлении грамоты № 13 (21), данная неточность была исправлена.