И сторонники концепции «государственного феодализма», и адепты «общинной» концепции исходили из того, что обнаруживаемые на Руси социально-экономические реалии не соответствуют критериям «настоящего» феодализма; только первые трактовали их как «другой» феодализм, а вторые — как «нефеодализм». При этом все исходили из посылки, что «правильным» феодализмом, его «классической моделью» является строй, при котором безраздельно господствует сеньориальное, вотчинное землевладение, существует развитая вассально-ленная система. Такой строй, по казавшемуся незыблемым представлению, имел место в средневековой Западной Европе. Между тем, во второй половине XX столетия эта модель начала постепенно рушиться.
Вначале стало выясняться, что в таких регионах Европы, как западнославянские страны, Венгрия, Скандинавия, Англия (до нормандского завоевания), в раннее Средневековье обнаруживаются черты общественного строя, сходные с теми, что наблюдаются на русском материале: слабое развитие частного землевладения, зависимость основной массы населения только от глав публичной власти, выражаемая в системе государственных податей[196]
. Таким образом, оказывалось, что едва ли не бо́льшая часть Европейского континента под «классическую модель» феодализма в раннее Средневековье не подпадает.Далее выяснилось, что не все так ладно и с Западной Европой в узком смысле этого понятия (без Северной и Центральной). Здесь развитая вотчинная система также складывалась спустя значительное время после образования раннесредневековых государств. В 1963 г. Н. Ф. Колесницкий выступил с гипотезой, что первоначальной формой феодальной эксплуатации в Западной Европе были государственные подати, а подчинение крестьян частным земельным собственникам явилось уже дальнейшей стадией процесса формирования феодальных отношений; автор предложил отделить понятие «феодализм» от понятия «частновотчинная зависимость»[197]
. Этот призыв не встретил тогда понимания: на прошедшей публичной дискуссии автора критиковали именно с позиций тождества понятий «феодализм» и «вотчинная система»[198].К примечательному выводу пришел в конце 1980-х гг. Ю. Л. Бессмертный[199]
. Он сопоставил Русь XIV–XVI вв. с Францией (т. е. признанным регионом «классического» феодализма!) IX–XV вв., Англией и Германией X–XV вв. и пришел к заключениям о «переплетении» и «глубоком взаимопроникновении» сеньориальных и государственных элементов в отношениях знати и рядового населения как на Востоке, так и на Западе Европы[200].Таким образом, в историографии шло постепенное разрушение представлений о «маргинальности» общественного строя русского Средневековья; картина западноевропейского социального устройства все более сближалась с древнерусскими реалиями.
Ударом по «классической модели» феодализма в западной историографии стала вышедшая в 1994 г. книга английской исследовательницы С. Рейнольдс «Фьефы и вассалы». В ней доказывалось, что сеньория-феод как привилегированная собственность, обусловленная службой, стала реальностью только к XII в.; при этом закрепила новое положение дел в сфере отношений собственности государственная власть. До XII же столетия преобладали отношения не вассалитета, а подданства[201]
. В отечественной историографии А. Я. Гуревич выступил недавно с тезисом, что общественные отношения в средневековой Западной Европе не исчерпывались «феодальной ипостасью» (под которой им понимался сеньориальный строй), — наряду с ней существовал широкий слой «рядовых свободных» (полноправных государственных подданных)[202]. Таким образом, исследователи западного Средневековья, по сути дела, обнаруживают черты, которые уже давно зафиксированы на Руси и историками-русистами всегда рассматривались как отечественные отклонения от «правильного» феодализма…Похоже, пора констатировать, что «классическая модель» феодализма — сеньориальный строй с развитой вассально-ленной системой — являет собой фикцию. Безраздельного господства сеньориального (вотчинного) землевладения не было нигде и никогда. Соответственно, при изучении общественного строя средневековой Руси нельзя отталкиваться от каких-либо заданных схем: необходимо рассмотреть зафиксированные в источниках реалии, исходя из понятий изучаемой эпохи, и только после этого пытаться подобрать научные дефиниции для описания социального устройства в целом.
Для IX–X вв., эпохи складывания Древнерусского государства, сведений об общественном строе крайне мало. Отечественные повествовательные источники появляются только в XI в.; синхронные данные о социальном устройстве IX–X столетий приходится извлекать из известий иностранных авторов, а также материалов археологии.