«Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

Основой деления на социальные слои в Средневековье плодотворнее представляется, таким образом, считать не чисто экономический фактор (собственники земли и лишенные собственности), а функционально-сословный: знать (военно-служилое сословие) противостоит рядовому населению. Часть последнего могла зависеть от отдельных представителей знати, часть — только от главы государства (за которым стояла корпорация знати, в среде которой он распределял тем или иным способом доходы, получаемые от рядового населения). Государственные и сеньориальные элементы общественных отношений существовали в неразрывной связи и могли выступать в разных пропорциях. Говоря предельно обобщенно, чем ближе к Юго-Западу Европы, тем сеньориальные формы возникали раньше, развивались быстрее, распространялись шире; чем ближе к Северо-Востоку, тем они возникали позже (по отношению к государственно-корпоративным), развивались медленнее, распространялись в меньшей мере.

Как называть это общество — вопрос чисто терминологический. Если перестать настаивать на понимании «феодализма» как исключительно сеньориальной системы с разветвленными вассально-ленными отношениями (мне, откровенно говоря, непонятно, почему многие исследователи не считают возможным отойти от такого представления об этом явлении — представления, сложившегося столетия назад), если относиться к нему как к условному термину, то вполне можно определять такое общество как «феодальное». Если же термин «феодализм» признать все же, скажем так, «надоевшим», — то нужно договориться о другом[252]. Но главное — это не замыкаться на терминологических спорах, а рассуждать о реалиях социального строя. Современное состояние их изучения позволяет, на мой взгляд, говорить о принципиальном типологическом единстве общественного развития стран Европы в эпоху Средневековья[253].

«Смерд и холоп»? Об одной загадке Русской Правды [254]

В Краткой редакции Русской Правды, в той ее части, которая относится к установлениям сыновей Ярослава Владимировича, т. е. датируется третьей четвертью XI в. (т. н. «Правда Ярославичей»), содержатся статьи, посвященные штрафам за убийство зависимых людей князя:

А въ сельскомъ старостѣ княжи и в pa[та]инѣмъ 12 гривнѣ. А в рядовници княжѣ 5 гривенъ. А въ смердѣ и въ хо[ло]пѣ 5 гривенъ. Аще роба кормилица любо кормиличиць 12[255].

Сходный текст читается в Пространной редакции:

А в сельскомъ тивунѣ княжѣ или в ратаинѣмъ, то 12 гри(венъ). А за рядовича 5 гри(венъ). Тако же и за боярескъ. О ремественикѣ и о ремественицѣ. А за ремественика и за ремественицю, то 12 гри(венъ). А за смерди и холопъ 5 гри(венъ). А за робу 6 гри(венъ). А за кормилця 12.Такоже и за корми[ли]цю, хотя си будеть холопъ, хотя си роба[256].

Если в Пространной редакции «смердии» выглядит определением к слову «холоп», то в Краткой в одной статье (ее принято выделять как ст. 26) фигурируют два существительных — «смерд» и «холоп»[257], причем жизнь и того, и другого оценивается одинаково — в 5 гривен (минимальный штраф, в 8 раз меньше, чем за убийство рядового свободного человека). Приравнивание смерда к холопу в ст. 26 серьезно повлияло на изучение проблемы смердов, поскольку оно противоречит прочим данным о них, в том числе содержащимся в других статьях Русской Правды, по которым смерды холопам явно не равны.