Бешеные псы

— Сейчас вы поможете мне тем, что извините меня.

И он вышел из комнаты.

Ее ярко-синие глаза сосредоточились на мне.

— Вы были другом Леона, не так ли?

— Не настолько, насколько хотел бы. Вы преподаете в Гарварде, доктор Кларк?

— Пожалуйста, называйте меня Йэрроу. После двух лет отсутствия сентиментальность снова привела меня в этот город. Я открыла здесь практику, хотя по-прежнему читаю лекции и слежу за исследовательской работой.

— Практику, вы хотите сказать…

— Я психиатр.

Она по-кошачьи мягко положила лапку на мое запястье. Когти сомкнулись.

— Расскажите мне, — шепнула она. — Как он живет?

— Жюль? — Я облизнул губы. — Старается изо всех сил. Это единственное, что остается каждому из нас.

— Да, понимаю. И никто не знает, что делать в такие времена, как нынче.

«Заставляй ее говорить! Пусть говорит она!»

— Вы познакомились с Леоном в Гарварде?

— Я уже давно была знакома с его семьей. Мы вместе ходили в школу. То есть я имею в виду — мы с Жюлем. Я считала нелепостью заканчивать Гарвард, чтобы преподавать в средней школе в Гарлеме! Но Жюль утверждал, что таков его путь. По крайней мере, он верит в это. Просто описать не могу, как я восхищалась им до того… словом, до того как он встретил Мариссу, я тогда как раз работала в психиатрическом отделении больницы в Бельвью. Ничто так не открывает человеку глаза на жизнь, как время, проведенное в психиатрической лечебнице!

— Согласен.

— Кажется, все было как вчера. — Йэрроу прижалась ко мне. — Эта психушка привела меня к Леону.

Рядом Эрик стоял за двумя мужчинами, настолько увлеченными разговором, что они не обратили внимания на него, даже когда один повернулся, выложил на стол молоток, пакет гвоздей с широкими шляпками, проволочную петлю и поставил свой стакан красного вина рядом с вазой с красными розами.

— Помню, как Жюль впервые пригласил меня к себе, — продолжала шептать Йэрроу. — На обед. Познакомиться с Мариссой. Два старых приятеля по колледжу… И я увидела ее. Она как раз носила Леона. И вдруг я поняла… какой великий человек Жюль… был… нет, конечно же, есть. Приглядитесь получше. Думаю, мне виднее. Все эти хитрые фрейдистские штучки.

— Хитрые.

— Марисса была само очарование, такая честная, чистая душа. Ее нельзя было не любить. Два года назад ее не стало. Теперь бедняга Жюль действительно совсем одинок. Что до меня, то я развелась год назад, чудесный мужчина, но… Впрочем, хватит обо мне. Так чем, вы говорите, занимаетесь?

— Что?

— Чем вы занимаетесь? — промурлыкала доктор Йэрроу. — Кто вы?

Она буквально впилась в мою руку.

Боевые искусства учили меня, как освобождаться от захвата, Ударить ее свободной рукой: ладонью в висок, костяшками перебить трахею, ударом сверху раздробить запястье. Затем, нащупав слабое место — как правило, большой палец, — вырваться и, ухватившись за мизинец, сломать его.

— Простите, — сказал я доктору Йэрроу, — моим друзьям нужна помощь.

Уворачиваясь от незнакомых мне гостей в переполненной комнате, я направился к Зейну.

— Прошу всех послушать меня, внимание! — провозгласил Жюль. — А не перебраться ли нам в другую комнату?

— Надо поскорее смываться отсюда! — шепнул я Зейну, когда гости начали с шумом протискиваться в гостиную.

— Да, кроме еды, тут, пожалуй, искать нечего, — согласился тот, держа в руке бутерброд с грудинкой.

— Говори потише. И следи, что говоришь: вон та старая леди — психиатр!

— А ты псих. У вас немало общего.

— Если она разнюхает, кто мы такие…

— Да перестань ты так дергаться. Куда уж хуже? Кроме того, — сказал он, кивая в сторону престарелой леди, — из-за нее и тебя дергаться бы мы не стали.

Рассел стоял в дверях столовой, опустошая очередную бутылку «Мерло».

Жюль позвал из другой комнаты:

— Всех, всех прошу, пожалуйста, сюда!

Рассел кивнул в сторону донесшегося до нас призыва. Я поспешил за ним в гостиную.

Ночь уже успела закрасить чернотой окна этой комнаты, где кушетки, кресла и столы были сдвинуты в сторону, освобождая посередине покрытое ковром пространство, вокруг которого были расставлены складные металлические стулья.

Рассел услышал, как, стоя между столом и расставленными вокруг стульями, Жюль говорил:

— …приходилось полностью расшторивать окна, но ему нравился этот вид. Огромный, раскинувшийся во все стороны город. Чувство, что вся вселенная — там, за этим тоненьким стеклом.

Рассел уставился на расставленные кругом стулья.

— Эй! Я знаю, для чего это!

— Правда?

— Ну да, я все время это делал.

— Рассел! — сказал я.

Жюль нахмурился:

— Все время?

— Два-три раза в неделю в зависимости от того, как шли дела, — объяснил Рассел.

— Бог мой! — вздохнул Жюль. — Два-три раза… в неделю! Бедняга!

Рассел прошел в круг стульев, Жюль сказал ему вслед:

— Все это… умирание, а вы еще так молоды.

— Только, дружище, — ответил Рассел, — не надо меня подначивать. Вокруг — живые люди…

Ночь превратила стеклянную стену в полупрозрачное зеркало, отражавшее поставленные кружком складные металлические стулья. Серебристая блондинка выбрала стул. Удостоверение психиатра уютно пристроилось у нее в сумочке; не сводя с меня буравящего взгляда, она похлопала по сиденью рядом с собой.