— Семьи, — многозначительно произнесла она. — Мамочки, которые поедом тебя едят, хотя вроде бы и слова поперек не скажут. Папочки, которые где-то далеко-далеко, хотя, казалось бы, сидят в своем чертовом кресле. Братья и сестры — про это лучше вообще не вспоминать. Ты волочешь на себе их заботы, а они только тому и рады. Малыши и слышать не хотят, как это было в старину, поэтому и понятия не имеют, как это происходит сейчас.
Сигарета так и вертелась в ее умелых и натруженных руках.
— Я думал, в автобусах курить запрещено, — сказал Зейн. — Пожары, рак.
— Я уже много лет как не курю.
И она снова сунула смертоносную цигарку за ухо.
Наш серебряный скакун вырвался на простор большой автострады.
Бернис устремила взгляд за окно.
— Когда я была девчонкой, мы ходили по магазинам, лишь бы не сидеть дома. Потом понастроили супермаркетов, где не увидишь солнца, но и дождя можно не бояться. А теперь, если есть у тебя голова на плечах и немного баксов, заведи себе компьютер, и ходить никуда не надо. Сиди и общайся. Взаперти со своим ящиком, зато свободный. А рейсовые автобусы для людей, которым на месте не сидится.
— Лучше ехать в автобусе, чем болтаться в тумане, — ответил я ей ее же словами.
— Да, — согласилась Бернис. Но ей это не понравилось.
Через два часа все пятеро разместились в прилегающих друг к другу комнатах мотеля; бар, где подают завтраки, понес значительный урон. Рассел накачался кофеином настолько, что вызвался караулить первым, а заодно постирать нашу одежду в прачечной мотеля, пока остальные без сил рухнули по кроватям. Прежде чем погрузиться в сон без сновидений, я слышал, как Бернис в холле за моей дверью настойчиво просила кого-то пошевеливаться.
Семь часов спустя мы взорвали полицейскую машину.
31
Через шесть часов и девять минут после того, как Бернис перешла улицу, направляясь к белокаменному мегамаркету, наша команда выстроилась, разглядывая свои отражения в зеркалах, прикрепленных к дверям. Мы были нагружены любезно предоставленными Бернис мешками, разнорабочим материалом, матрицами, прочим скарбом. Отражения выглядели выспавшимися, помытыми, побритыми и наверняка знающими, что они делают здесь в этот предвечерний час.
— Достопамятный момент, — провозгласил Рассел. — Пять маньяков в интерьере.
Разглядывая наши отражения, Хейли сказала:
— Я думала, теперь хоть ты нормальный.
— Это как посмотреть, — отозвался Рассел. — Вылечишься от одной странности — подцепишь другую.
— Верняк.
— За дело, — сказал я.
Электронный глаз узрел наше приближение, и зеркальные двери разъехались.
Световой океан мегамаркета ослепил нас в тот самый момент, когда мы переступили через порог. В воздухе сразу же повеяло особым запахом. Промышленное благоухание миллионов дезодорантов приглушало запахи бесчисленных подмышек и усталых ног. Кипами сложенные на полках юбки и рубашки издавали благовоние свежей ткани. Чем дальше мы заходили в мегамаркет, тем соблазнительнее становился дух, исходящий от вафельных стаканчиков и шкварок. Крапчатые черно-белые плитки поглощали звук шагов, не сохраняя отпечатков подошв. До нас доносились обрывки разговоров, гудение пылесоса, глухое жужжание воздуховодов и слабенький звук инструментов, жизнерадостно терзавших смутно знакомую песню.
— Быть не может! — воскликнул Рассел. — Это же «Битлз»! Из «Сержанта Пеппера». «А Day in the Life». Там про то, как этим ребятам нравилось добавлять всем адреналина, а не скачивать какую-то дешевку!
— Когда я в последний раз был в таком месте, президентом был Никсон, — сказал Зейн.
Две престарелые дамы быстро прошли мимо, о чем-то без умолку болтая, размахивая руками, их белоснежные туфельки маршировали в ногу.
— Они приходят сюда, чтобы чувствовать себя молодыми, а заодно потренировать сердечную мышцу, — ответил я на недоуменный взгляд Зейна.
— А-а!..
— Мы зашли сюда на минутку и скоро уйдем.
Эрик, шаркая, подошел к Хейли.
— Не бросай меня!
— Не бойся, — ответила она.
Мы набрели на киоск с подсвеченной картой и списком платных остановок.
— В одном только мегамаркете целых пять закусочных! — восхитился Рассел.
— Люди привыкли все делать на бегу.
По меньшей мере второй раз за день я давал объяснения.
— Если только не будет особой причины, — выдавил Эрик.
Но мы шли. Словно позабыв обо всем, увлекаемые толпой, вдоль бесконечной вереницы витрин, в которых безголовые манекены щеголяли брюками и свитерами, связанными и пошитыми на грохочущих фабриках коммунистического Китая.