Бешеные псы

— Число читателей не имеет никакого значения. — Уголки ее губ чуть приподнялись в улыбке, когда она лукаво кивнула на черную сумку, которую я носил на плече: — Это для стихов?

Я пожал плечами.

— А-а-а. Понятно. Все правильно, очень по-американски. А теперь вы должны пригласить меня к себе домой посмотреть — как это будет по-вашему? — ну, вроде татуировок.

— Вы хотите сказать гравюры?

— Да! Совершенно верно! Гравюры. — Видно было, что ее разбирает смех. — Но мне кажется, что для рандеву, о котором мы говорим, подходят как раз татуировки.

— У меня нет ни одной.

— Вы представляете? Пометить себя каким-нибудь знаком, который потом придется носить до самой смерти. Кто может быть настолько уверен, что то, что кажется нам важным сегодня, останется таким до самого конца? — Она сделала еще небольшой глоток чая. — Так, значит, вот что вы собирались сделать? Пригласить меня куда-нибудь послушать ваши стихи? Вот какие у вас уловки?

— Для вас я не приберег ни одной.

— Докажите.

Журнал, который я робко извлек из своей черной сумки, был действительно очень даже потрепанный, в синем, похожем на картонный, надорванном переплете и назывался «Северное обозрение». В отличие от моего азиатского гранта ЦРУ не потребовалось оркестровать его содержание на свой лад.

— Я только… — прошептала Дерия. — Нет. Я рада, что для этого вам не придется никуда меня тащить. Что вы поняли про татуировки. И все же захватили это с собой. Можно посмотреть?

И вот я перевернул первую страницу со своей публикацией, где в разделе «Дом» Дерия прочла мои двадцать четыре строчки о птицах — какая нелепость! — строящих гнезда на деревьях, которым суждено стать виселицей.

— Я был тогда молодой, — сказал я в ответ на ее вопросительный взгляд. — Знал все на свете.

— А дальше? — спросила Дерия.

— Это я написал пару лет назад, — сообщил я, переворачивая страницу.

И она прочла мои восемь строчек, озаглавленные «Зеркальный блюз», о том, что «все, никогда не написанные нами стихи, носят громкие названия и содержат глубокий смысл».

— Хороший признак: вы преодолеваете свою уверенность в том, что готовы изречь истину, — сказала Дерия. — Но вы еще слишком молоды, чтобы так о многом сожалеть.

— Вы думаете?

— Для вас, американца… думаю, да. — Она закрыла журнал. Вернула мне. На лице ее появилась широкая, очаровательная улыбка. — Теперь я видела ваши татуировки.

Она встала. Положила три книжки со стихами других поэтов в перекинутую через плечо сумку вместе со своими блокнотами, учебниками и закрывающей лицо и тело чадрой, которую надевала, когда приходилось посещать мусульманские кварталы.

— Когда я снова смогу вас увидеть?

— Так скоро? — спросила она.

— Нет, скоро не получится. — Правда сама собой вырвалась у меня, прежде чем я успел остановиться. — И… не называйте меня больше американцем. Меня зовут Виктор.

— Я знаю, — сказала Дерия и повернулась, чтобы идти.

Потом снова повернулась ко мне и сказала:

— Завтра. Здесь же. В то же время.

Назавтра она пришла одна.

За двадцать минут мы успели переговорить о тысяче разных пустяков, пока вдруг «Блейдраннерз» не показался слишком… тесным. Дождь закончился. Городской воздух ласковой прохладой (подумаешь — какие-то семьдесят шесть градусов!) легко касался наших обнаженных рук и даже вдохновил сесть на один автобус, затем на другой, с которого мы, смеясь, сошли в центре К.-Л., где в деловом квартале «Золотой треугольник» были разбиты сады. Мы шли среди тропических цветов, глянцевый город переливался на солнце.

Две черные башни из стекла и металла, соединенные треугольным мостом-туннелем, вздымались на головокружительную высоту над садами и холмами К.-Л.

— Петронас-тауэрз.

— Верно, — сказала Дерия. — Они заставили японские и корейские фирмы построить их выше, чем ваши башни в Нью-Йорке.

— Всемирный торговый центр.

— Да. Как, должно быть, приятно победить в таком замечательном состязании. Куда более наглядно, чем следить, какая культура может лучше накормить и дать лучшее образование своим народам, да и справедливее. Узнаете дизайн? — Я отрицательно покачал головой, и Дерия пояснила: — Фундамент основан на восьмиконечной звезде ислама, а пять ярусов представляют пять его столпов. А на чем основан дизайн вашего Всемирного торгового центра?

Я пожал плечами.

— Выгода на квадратный фут.

— Как странно.

Мы шли в прохладной тени башен.

— Но почему Малайзия? — спросил я. — Что она значит для вас?

— Если собираешься уйти из дома… Иди. Кроме того, — продолжала она, — прожив здесь несколько лет, я поняла, что здешнее правительство озабочено не столько решением проблем, сколько управлением ими. Им важны не решения, а процесс. И не важно, что у меня было будущее в политике… Турция более прогрессивная страна, чем Штаты: мы выбрали премьер-министром женщину, хоть я и не голосовала. Но мне хотелось… хотелось…

— Прикоснуться к реальной жизни.

— Да! И помогать людям прямо сейчас, а не…

— А не в конце долгого пути разных «может быть», которые оспариваются со всех сторон.

Легким движением пальцев она откинула каштановые пряди волос с загорелого лица и пристально посмотрела на меня.