Бешеный прапорщик. Части 1-9 (СИ)

Лежу вот, смотрю и диву даюсь, как общение с женским полом на людей влияет. Вот если бы Михалыч, или даже я сам послал бы кого-нибудь из этих умников за водой, пошли бы, но недовольно ворча и спотыкаясь нога за ногу. А тут стоит этой, в сущности еще, девчонке спохватиться, мол "Ой, хлопцы, а вады-то няма! Трэба принесци!", как возле пустых котелков уже очередь стоит из добровольцев. Так все гуртом и ломанутся к ручью, забыв о том, что "в гостях" у немцев находимся. Они же перед тем, как к костру подойти, даже побрились своими "Оборотнями", чтобы произвести впечатление на даму! Крокодилы Данди, блин! Как бы не пересобачились между собой, пойдут ведь разборки в группе… Ладно, как говорила одна дамочка с фамилией О*Хара "Я подумаю об этом завтра". Негромко свищу, привлекая внимание "поварят", показываю два пальца, а потом — кулак. В смысле, идут двое, причем один другого страхует, а остальные сидят и не чирикают. Понятливые оказались, еще не все мозги гормонами затуманены. Встаю, обхожу лагерь — вроде все в порядке. Подхожу к костру, усаживаюсь на чурбачок. Ганна неуверенно улыбаясь, обращается ко мне своей коронной фразой, от которой все начинают ржать:

— Дзядечку Камандзир, пачакайце хвилинку, зараз будзе усё гатова.

— Ганна, я для тебя — Денис Анатольевич. — пробую еще раз вразумить это чудо природы. — Понятно?

— Зразумела, дзядечку Камандзир… Дзенис Анатолич…

Ну вот как с этим бороться? И эти клоуны по земле от хохота катаются… Мысленно махаю рукой на все эти нюансы.

— Ты говорила, что у тебя где-то поблизости дядька родной живет, так?

— Да, ён на станцыи працуе чарнарабочым. Жыве пад Ловичам, у слабаде.

— Тебя приютить он не сможет?

— Не ведаю, дзядечку Камандзир. У яго жонка, да дзве дочки. А працуе тольки ён. Трэба з ним гаварыць.

— Тогда давай ближе к вечеру к нему и сходим, поговорим. Как темнеть начнет, так и пойдем. В любом случае мы тебя не бросим… А сейчас покорми, пожалуйста, всю эту братию, пока время есть…

Солнце уже клонилось к закату, когда мы пощли знакомиться с дядькой. Мы — это Ганна, я, Егорка и Федор, который вдруг напросился с нами. Да так настойчиво просился, что аж неудобно стало отказывать. Интересно, что такое с ним вдруг приключилось? Уж не влюбился ли часом?

Михалыча оставил за главного в лагере, еще раз предупредил, чтобы за пленным и документами смотрели в оба. Это — наш главный приз, и не дай Бог, с ними что-нибудь случится. Обещал к полуночи вернуться. Вот теперь идем-крадемся к Ловичу. Путь недалекий, но идти надо осторожно, немцев здесь достаточно.

В слободу зашли, когда уже порядком стемнело, до этого полчаса лежали в кустах, смотрели что и как. Вроде, ничего опасного. Теперь наша красавица идет по улочке, а мы следом крадемся. Насчет красавицы я не преувеличил. В лагере после обеда она стала проситься к ручью сбегать, типа котелки помыть, самой сполоснуться, в порядок одежду привести, а то перед дядькой стыдно будет. При слове "сполоснуться" глаза загорелись почти у всех, от желающих проводить отбоя не было. Кобели, блин, коты мартовские! Пришлось прибегнуть к старой испытанной "фишке". Прошу Митяева назвать число от одного до семи, потом как в детской считалочке пересчитываю желающих. У всех на лице жутчайшее разочарование, только Федор, на которого почему-то выпал жребий, стоит красный, как вареный рак. Так что пошли они к ручью, провожаемые завистливыми взглядами, что даже Михалыч не выдержал и сказал пару ласковых своим станичникам насчет того что и кому он оторвет, если дурные мысли будут мешать службе. Так что, когда парочка возвращалась, все в лагере занимались своими делами, и на них внимания не обращали. Глядя на их дефиле, негромко пропел экспромтом:

"Нэсе Ганна воду,

Коромысло гнэтся,

А за нею — Федор,

як барвинок вьется".

Девушка поставила котелки с водой, села у костра сушить мокрые волосы, и через минут десять стала похожа на одуванчик. Но девчонка действительно симпатичная…

Наша симпатяга подошла к невзрачному бревенчатому домику, уверенно зашла в калитку. Там раздалось оживленное тявканье, потом скрипнула дверь, мужской голос ворчливо предложил собачке соблюдать тишину. Мы незаметно пристроились у забора и слушали разговор.

— Дзядька Михась, то я, Ганка!

— Ты откуль узялась, плямяшка? Граф з кухни выгнау?

— Не, дзядька Михась, яго больш нету, працаваць нема где. Вось я да вас и прыйшла…

— Так куды ж ён дзеуся? Да сябе у памесцье падауся?

— Забили яго…

— Як забили?.. Хто?..

Мы с Ганной договорились, что она дядьке скажет правду, а там посмотрим на его поведение. Если будет прогонять, уйдем, не здороваясь. Если будет возможность поговорить, будем общаться. Судя по всему, дядька Михась был озадачен новостями. Девушка говорила, что дядька — хороший, но только критерии этой хорошести у нее и у нас разные. Но гнать ее со двора он не собирался.

— Давай, Ганка, заходзь у хату…

— Дзядька Михась… я не одна прыйшла… Там людзи чакаюць, пагутарыць хацяць…

— … Якия людзи?..

— Тые, што графа забили… Жолнежи рассийския… То яны мяне да вас прывяли…