Бешеный жив!

 Логика в их рассуждениях была, но все же они ошибались.

 В огромном зале на втором этаже на стенах, скрытых старинными персидскими коврами, в причудливом порядке было развешено старинное оружие - кинжалы любых видов и мастей, рукоятки и ножны которых были усыпаны драгоценными камнями, сабли, шашки, шпаги, ятаганы, старинные пистолеты; по углам высились старинные серебряные кувшины для вина и вазы для фруктов; на старинных столиках с гнутыми ножками покоились превосходные образцы древней чеканки знаменитых кавказских умельцев. Предметы, находившиеся в этом помещении, украсили бы любой музей мира; даже на самый беглый взгляд настоящего знатока, аукционная стоимость находившихся в зале раритетов зашкаливала за полмиллиарда долларов.

 Однако строгое изящество убранства совершенно не привлекало внимания четырех довольно молодых мужчин, сидевших за старинным дубовым столом, по древней традиции, без скатерти - пятна от пролитого вина и приправ придавали столешнице особый шарм и напоминали о преходящести всех земных радостей и утех...

 Завершая типично грузинскую трапезу - жареный молочный поросенок, сациви, лобио, разнообразная зелень, и на горячее шашлык из молодого барашка, - четверо были заняты неторопливым негромким разговором. Говорили они по-французски из уважения к своему шефу, для которого этот звучный и певучий язык был родным.

 - Не понимаю я вас, мусульман, - проговорил скандинавского типа щекастый и румяный гигант, аппетитно обгладывающий сахарные косточки молочного поросенка, - почему вы отказываете себе в удовольствии полакомиться таким нежным мясом?

 Он насмешливо посмотрел на своего соседа, светловолосого, сухощавого и жилистого человека лет тридцати, во внешности которого не было ничего восточного. Тот что-то пробормотал в ответ.

 - Не задирайся, Улаф, а ты, Марсель, ответь ему, как учит нас Аллах, - вступил в разговор парень европей-ской наружности, темноволосый, с правильными, как писали в старинных романах, благородными чертами лица. Темные проницательные глаза его озорно поблескивали.

 Окна зала были плотно закрыты ставнями, и в стоявших на столе тяжелых витых канделябрах горели толстые свечи, бросая на лица присутствующих красноватые зловещие отблески.

 - А я, Улаф, не могу понять, как ты после такого сочного шашлыка можешь грызть кости грязной свиньи! - с вызовом заявил тот, кого называли Марселем, и назидательно добавил: - Свиноед никогда не попадет в Рай!

 - Браво, Марсель! - одобрительно откликнулся "благородный", - получил, Улаф, шелудивый шакал, отрицающий веру!

 По его тону нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно, но Улаф на всякий случай надул свои и без того пухлые щеки.

 - Вопросы веры и истинного Бога можно обсуждать до бесконечности, - примиряюще сказал "благородный". - Одна ветвь рода Гизов до двадцать первого века сохранила верность Римскому Папе, другая подалась в гугеноты еще в шестнадцатом веке, сами знаете, как мои католические родственнички отнеслись к моему принятию ислама.

 Анри Гиз, а это был именно он, "гений без тормозов", по меткому определению Широши, издал неприятный смешок.

 - Мой дорогой Марсель, тебе прекрасно известно, что у нас есть более неотложные заботы, нежели дискуссия о том, куда в загробном мире попадут поклонники свинины. - Гиз отодвинул от себя тарелку и аккуратно положил на нее нож и вилку.

 Остальные последовали его примеру. Даже этот, казалось бы, незначительный жест служил подтверждением непререкаемости авторитета Анри-Мохамеда.

 - Сегодня вечером, друзья, мы расстанемся...

 В тоне Гиза не осталось и тени озорства. Это был тон человека, привыкшего повелевать.

 - Уверен, что тебе, Марсель, - продолжил Гиз, - давно ясно, сколь важна возложенная на тебя миссия. Сейчас ты отправишься отдыхать, через три часа за тобой приедут и отвезут в Панкисское ущелье. Мы говорили с тобой о том, как сложен придуманный нами план для исполнения и какое значение мы ему придаем.

 Марсель внимательно слушал, скромно опустив глаза.

 - Не забывай об одном, мой дорогой Марсель, те, кто пойдет с тобой, великолепно обучены и верны нашему делу, но только одному тебе известна окончательная цель всего задания. Это наш принцип, которому мы никогда не изменим: суть доступна и полезна только избранным. Кроме наших людей тебе придадут группу поддержки, состоящую из местных чеченцев. Знаю, ты просил Хаттаба отобрать самых надежных людей.

 - Он выполнит свое обещание, - со скрытой угрозой в голосе перебил шефа Марсель.

 Такие вольности своим ближайшим соратникам Анри позволял, считая подобные "демократические" излишества полезными для стимулирования инициативы. Однако последнее слово всегда оставалось за ним:

 - Твой Хаттаб - мелкий авантюрист и хитроумный мошенник, изображающий идейного борца за истинную веру.

 Марсель не возражал.

 - Я вообще не доверяю чеченцам, - презрительно продолжил Анри. - История полна легенд об их храбрости и бесстрашии, но опять же исторические факты свидетельствуют о неуемной жадности этих диких горцев и их вечной склонности к предательству. Они служили и служат тому, кто больше заплатит...