Бесики

Леван был вынужден подчиниться мнению большинства. Он по целым дням молча сидел у окна и смотрел на замёрзшую реку, на вытащенные из воды мачтовые суда, на перевёрнутые вверх дном лодки, на покрытое серо-синими тучами небо. Такой же точно встретила его эта гордая река год назад; она была тоже покрыта льдом и по ней ездили на санях. По тогда Леван совсем иначе представлял себе будущее и с восторгом осматривал этот большой своеобразный город. Год назад Левану ещё не было знакомо горькое чувство заброшенности в чужом краю, и когда, по приезде, все пошли в храм, чтобы поклониться могилам Вахтанга Шестого и Теймураза, он не ощутил ничего, кроме чувства почтения перед гробницами предков. Но теперь — спустя год — Леван невольно вспомнил этот день и задумался над судьбой этих двух царей и многих других славных грузин, похороненных на границе этого необозримого и великого северного государства. Ведь и они, эти усопшие, пришли сюда в надежде найти здесь счастье своей страны, но напрасно бродили по чужбине… А когда решили вернуться домой, у них уже не хватило сил добраться до родины.

Мрачно сидел у окна юный царевич Леван, не разговаривая ни с кем и никого не подпуская к себе. Один только Бесики осмеливался заговаривать с ним и то лишь для того, чтобы позвать его к столу и робко напомнить ему, что его ждут гости. Все считали, что один Бесики мог бы развеселить царевича, и осыпали его упрёками за то, что он, будучи наперсником Левана, не старался рассеять его тоску. Никто не знал, что Бесики страдал не меньше Левана и что в начале путешествия царевич сам старался его развеселить. В первые дни после отъезда из Тбилиси Бесики так упорно молчал, точно дал обет не размыкать уста до смерти.

— Что с тобой, соловей? — спрашивал его Леван. — Нельзя ли нам узнать, в чём дело? Не слышишь? Может быть, язык проглотил? Болит что-нибудь? Нет? Так что же с тобой? Отчего ты онемел до того, что даже не удостаиваешь нас ответом? Может быть, горишь в огне любви? Эй, ты, рыцарь, отвечай! — так тормошил Бесики Леван, стараясь развлечь друга весёлыми шутками.

Но Бесики оставался безучастным ко всему окружающему. Отъезд его из Тбилиси произошёл в такой спешке, что он не успел повидаться с Анной. Множество дел навалилось на него в ночь перед отъездом, и он не успел оглянуться, как настало утро. Он хотел написать Анне письмо и в нём попросить прощения за то, что не сумел исполнить её желание, но, как только рассвело, Леван отдал приказ садиться на лошадей и отправляться в дорогу. Сам Ираклий провожал царевича до Мцхеты, и, разумеется, в этой сумятице не приходилось и думать о посылке письма.

Бесики успокаивал себя мыслью, что напишет своей столь вероломно покинутой возлюбленной с дороги, но и это оказалось невозможным. В Мцхете посольство остановилось лишь на короткое время, чтобы только прослушать молебен в храме и сейчас же продолжать путь. Дни были зимние, короткие; утром, когда садились на лошадей, было ещё темно; весь день ехали без отдыха и вечером рассёдлывали лошадей опять в темноте. Ночевали все вместе, в полутёмных хижинах, где не только невозможно было писать, но даже едва удавалось различать друг друга.

Постепенно Бесики забыл не только о письме, но и о самой Анне. А когда, миновав Кизляр, они повернули на Астрахань и перед ними впервые открылось необозримое у берегов море, такое же безбрежное, как терские степи, Бесики погрузился в удивительный мир каких-то совершенно новых, необычных ощущений. Он точно забыл о действительности, о человеческих чувствах и целиком растворился в пространстве, в бесконечной природе. Бескрайние поля и облака над ними, теряющаяся вдали синь моря, опять поля и облачный небосклон от одного края земли до другого… Правда, оглянувшись, некоторое время можно было увидеть покрытые снегом исполинские вершины Кавкасиони, но вскоре они исчезли, растворились в дымке. Вокруг расстилались безбрежные степи, небо было покрыто то прозрачными и лёгкими, как вуаль, то рваными, похожими на клочья ваты, облаками; местами виднелись скопления туч, похожих на свирепых, лохматых великанов. Потом показались стоянки кочующих калмыков и табуны их рыжих лошадей.