Бесики

— Ну и что ж, что женился? Я сам из-под венда в Индию пошёл воевать, два года жены не видел, а он на один месяц не может отлучиться. Поезжай сейчас же и пинком гони его сюда. Я с ним поговорю!

Люди, окружавшие палатку и слышавшие слова Агабаба, захохотали и, увидя, что Ираклий тоже улыбается, ещё сильнее засмеялись, как бы стараясь привлечь к себе внимание царя.

До церкви было недалеко, и Ираклий, отдав приказ ставить палатки, в сопровождении придворных, среди которых был и Бесики, отправился в церковь. Минуя поляну и вступив на узкую улицу города, которая вела к собору, он увидел, что вся дорога запружена народом. При виде Ираклия народ расступался, приветствуя его весёлыми возгласами. Подвыпившие хевсуры с красными лицами бесцеремонно хватали и целовали полы его чохи, выкрикивая приветствия. Женщины высоко поднимали детей, показывая им Ираклия, который, не замедляя шага, ласково приветствовал всех. У входа в храм Ираклия обступили нищие. Их было много, увечных стариков, большей частью греков, бежавших из Турции. Пав ниц, они тянули свои грязные руки, прося милостыню. Ираклий велел раздать им медную монету и вошёл в церковь. За ним, толкаясь и давя друг друга, устремился поток людей.

К утру Агабаб и его писари закончили учёт прибывших людей и разбили всех на отряды и группы. Каждой группой, которая состояла из десяти человек, командовал один опытный воин. Затем было объявлено, что, за исключением караульных, которые назначались в порядка очереди, остальные должны каждый день упражняться в военном искусстве под руководством своих начальников. Только по случаю престольного праздника им разрешалось в первый день принять участие в торжестве.

Группой, в которую был включён Ираклий, командовал лилойский крестьянин Дугаба. Он хоть и знал лично Ираклия, бывал с ним почти во всех походах, но сейчас в недоумении разводил руками, хлопал себя по лбу и говорил:

— Вот беда, что мне делать? Как командовать царём? Где это слыхано, чтобы крестьянин шёл впереди царя?

Хитрый Дугаба, конечно, понимал, почему Ираклий пожелал отслужить свой срок простым солдатом. Этим он подавал всем своим подвластным такой пример, который должен был бы стать образцом поведения для всех. Все от мала до велика должны были понять, что служба в армии — это долг каждого мужчины, который был способен носить оружие. Особенно это должны были понять дворяне и князья, которые почему-то предполагали, что служба в армии для них была необязательной, или же думали, что они непременно должны занимать командирские должности, независимо от того, знали они военное искусство или нет. Об этом было много толков и суждений, даже высшие сановники недоумевали, спрашивая друг у друга, как им служить в армии, когда они не владеют полководческими познаниями.

Теперь для всех вопрос был просто и ясно решён. Все должны были явиться на сбор как простые солдаты. Ясно был решён вопрос и для крестьян, ибо многие из них уходили на службу с большой неохотой. Каждый из них старался отложить свою очередь призыва на зимние месяцы, когда меньше всего бывает у крестьян неотложных дел. Теперь и крестьяне должны были понять, что самым первым и неотложным делом было для них исполнение служебного долга перед родиной, и если сам царь первым вышел на службу, то никто не должен был даже пикнуть о том, что из-за личных дел желал бы отложить срок своего призыва.

Дугаба всё это понимал и знал, что Ираклий для виду действительно будет вести себя как простой солдат, но Дугаба всё же был смущён и не знал что делать.

Днём после заутрени снова разгорелся пир, и всю церковную площадь усеяли рассевшиеся в круги пирующие. Ираклий со своими любимцами хевсурами, пшавами и несколькими кахетинцами и карталинцами тоже расположился в ограде церкви и предался веселью, как и другие.

После полудня люди начали разъезжаться, и площадь около собора стала быстро пустеть. Прибывшие из отдалённых мест люди хотели до вечера дойти до укреплённых постов, чтобы переночевать в безопасности, а ближние — чтобы просто засветло попасть домой.

К вечеру, когда жара спала, Ираклий позвал Дугабу и, спустившись вместе с ним на берег Арагвы, усадил его рядом с собой и завёл беседу.

— Ну, расскажи, как живёшь, Дугаба, как жена, дети? — спросил его Ираклий. — Сыновья небось большие?

— Два моих взрослых сына погибли в боях.

— Знаю, Георгий и Дато. Хорошие были ребята, царство им небесное.

— Эх, что и говорить! Теперь у меня два мальчика остались, старшему двенадцать и младшему восемь лет, и две девочки.

— Мало у тебя детей, Дугаба. Вон у меня сколько, пятнадцать душ детей.

— Будь я царём, я бы их полсотни завёл, — с улыбкой сказал Дугаба.

Ираклий улыбнулся, а затем, подавив улыбку, с серьёзным лицом обратился к Дугабе:

— Тебя, наверное, удивило моё поведение?

— Удивило. Трудно мне его понять, хоть я и догадываюсь.