Бесики

Деятельная жизнь облегчала её тоску; время незаметно летело в трудах, и, узнав о возвращении Левана и Антония, Анна даже удивилась тому, что два с половиной года прошли так быстро. Она собралась было в Тбилиси, но раздумала; поездка в город в такую жару показалась ей утомительной, да и незачем было давать Бесики повод думать, что она приехала ради него. И Анна решила терпеливо ждать, в уверенности, что Бесики каким-либо образом постарается увидеться с ней или по крайней мере пришлёт ей письмо. В привычном для неё ожидании опять незаметно прошло много времени. Но однажды в солнечный морозный день сердце Анны сжалось внезапной тоской. Она вдруг поняла, что она больше не существует для Бесики, что всё её ожидание было лишь самообманом, что Бесики потерян для неё с того самого дня, когда он выехал в Россию.

Потом она вдруг вспомнила, что Анико частенько приезжает из Мухрани и живёт во дворце, хотя её муж останавливается, как обычно, у царевича Георгия.

Анна приказала седлать лошадей.

По дороге её преследовала навязчивая картина. Она воображала, как, неожиданно вернувшись во дворец, она открывает дверь своей спальни и застаёт там Бесики вдвоём с Анико. С мучительным, но вместе с тем опьяняющим чувством мстительного удовлетворения представляла себе Анна их испуганные, растерянные лица. Это виденье преследовало её всю дорогу.

Она так привыкла к этой воображаемой картине, что когда через круглое окно галереи увидела Бесики среди пирующих, то испытала разочарование. Ей как будто было жаль, что её предвкушение не оправдалось. Анико она не застала во дворце. Служанка доложила ей, что Анико уже несколько дней гостит у царевны Тамары, супруги Давида Орбелиани. Это известие не только не успокоило, но ещё больше раздражило Анну. Она уже не надеялась вновь завоевать сердце молодого поэта; ею сейчас руководило только чувство ненависти. Она во что бы то ни стало хотела уличить в преступлении Анико и Бесики и искала точных улик. Ей нужно было завладеть письмами, которые они, должно быть, писали друг другу, узнать, как часто и где они встречались.

Анна попросила Чабуа сесть, а сама вышла в соседнюю комнату в сопровождении служанки и, едва успев снять шубу, тут же кинулась к маленькой шкатулке Анико. Шкатулка была заперта, служанка подала ей связку ключей, но Анне сейчас было не до того, чтобы подбирать их по одному. Она схватила маленький кинжал, лежавший рядом, просунула лезвие под крышку и надавила. Крышка с треском отскочила. Анна схватила груду лежавших в шкатулке писем и принялась нетерпеливо их перебирать. Свои собственные письма она узнавала с первого взгляда и отбрасывала в сторону, остальные же внимательно просматривала. Но писем Бесики в шкатулке не оказалось.

Служанка, с дрожащими от испуга коленями, наблюдала за своей госпожой.

— Где ещё она держит свои письма? — спросила её Анна, собирая листки и складывая их обратно в шкатулку. — Не слышишь? Тебя спрашивают!

— Не знаю, госпожа!

— А в кого она влюблена, этого ты тоже не знаешь?

— Ах, боже мой! Как вы можете говорить такое, ваша светлость! — ударила себя по щеке служанка. — При таком супруге, как у неё… разве можно…

Анна с презрением поглядела на молодую служанку: «Ну, конечно, это была поверенная тайн Анико; от неё не добьёшься правды даже пыткой».

— Ступай, скажи Гульвардис, чтобы она поручила арбы Мгелике, а сама немедленно пришла сюда!

— Я сообщу госпоже Анико о вашем приезде.

— Делай, что тебе приказывают! — нахмурила брови Анна. — Она и без тебя узнает.

Служанка бросилась вон из комнаты. Анна собралась было продолжить поиски, но, вспомнив, что в соседней комнате её ждёт Чабуа, вышла к нему.

— Извини меня, Чабуа, — сказала она мдиванбегу и, подобрав подол платья, села рядом с ним. — Признаться, дорога очень утомила меня. Чем трястись на арбе, я предпочла ехать верхом и теперь едва держусь на ногах…

— С непривычки, конечно, трудно.

— Что нового у вас? Я так одичала в деревне, совсем не знаю, что делается на свете.

— Что же вам рассказать? Новое у нас — постоянная воинская повинность.

— Об этом я знаю.

— Помещики жалуются: не всё ли, мол, равно, волк тебя загрызёт или волкодав?

— Почему так?

— А потому, что люди отбились от работы, земля не вспахана, поля не засеяны. Чем же голод лучше шайки горских грабителей? Давид воображает, что сделал великое дело для страны и задрал нос, точно не царь Ираклий, а он является господином в стране. А какие порядки он завёл во дворце! Только и старается на каждом шагу оскорбить нас. Без разрешения нам теперь нельзя даже войти во дворец.

— Кому — вам, мдиванбегам?

— Испокон веков доступ к царям был свободен для мдиванбегов, а теперь… Эх, что тут говорить! Зато ликуют шуты и свирельщики, вроде Бесики. Разгуливают по дворцу, точно члены царской семьи. Впрочем, от Бесики всего можно ожидать. Ведь он заслужил любовь царевича тем, что приводит к нему, простите за грубое слово, потаскух со всего города!