Бесики

Это сообщение заставило Бесики задуматься. Сперва он решил, что Тотлебен предлагает ахалцихскому паше сдаться без боя, но тогда зачем предостерегали гонца не попасться в чьи-либо руки? И зачем дали ему столько золота и обещали ещё одарить? Такая услуга не стоила такою вознаграждения. И что мог написать Тотлебен Сафар-паше? Спросить у Рейнегса? От Бесики не ускользнуло, что Тотлебен позвал Рейнегса и вместе с ним долго находился в башне. Но ведь Рейнегс не скажет Бесики правды.

Погнаться за посланцем? Но как узнать, по какой дороге он отправился? Быть может, Тотлебен и в самом деле предлагает Сафар-паше сложить оружие, в таком случае Бесики не имеет никакого права вмешиваться в это дело. Но, конечно, надо обо всём уведомить Левана.

Бесики всё ещё колебался, как ему поступить, когда вновь причалил паром.

— Благодарю тебя, Беруча, за преданность, — сказал Бесики старику.

Он попрощался с ним и направился к парому, решив, что непременно повидается с Рейнегсом. Бесики хотел спросить его относительно письма Сафар-паше.

Переправившись на другой берег, Бесики тотчас же отправился искать Рейнегса, но в дороге узнал успокоительную весть. Офицеры рассказывали друг другу о том, что Тотлебен послал письмо ахалцихскому паше с требованием явиться к нему с покорностью.

Бесики сразу успокоился и, когда встретил Рейнегса, уже ни о чём его не расспрашивал.

После ухода войска жизнь в Тбилиси затихла, словно весь город опустел. На улицах показывались лишь редкие прохожие. Даже из кузниц почти не было слышно весёлого перезвона молотков. Мастера собирались либо в духане, либо на рыночной площади и целыми днями беседовали о русско-турецкой войне и о походе Ираклия. Некоторые утверждали, что турецкий султан предложил русской императрице выйти за него замуж, иначе он пойдёт на неё войной. Иногда в беседу горожан вмешивался какой-нибудь вельможа или царский чиновник, который разъяснял настоящее положение вещей, так как многие не разбирались, кто кому помогал в войне с турками — русские ли грузинам или, наоборот, грузины русским.

И во дворце всё притихло. Царица Дареджан переселилась в Сачино и целые дни проводила, молясь, в дворцовой церкви. Каждый день приезжал гонец от Ираклия и привозил письма. Дареджан их читала, а затем передавала их содержание придворным дамам и царедворцам.

В гостиной Дареджан ежедневно собирались все, кто имел право являться во дворец. Разряженные дамы и вельможи спешили в Сачино, чтобы узнать новости, успокоить невольную тревогу и, убедившись, что дела Ираклия идут хорошо, начинали потихоньку сплетничать, следя друг за другом.

Развлекались игрой в нарды или шахматы, а также стихами и сочинениями экспромтов. Находчивее всех была острая на язычок Анастасия, сестра царицы Дареджан. Своими насмешливыми строками она изводила Чабуа Орбелиани.

Часто читали вслух «Витязя в тигровой шкуре», «Ростомиани», стихи Теймураза и остроумные басни Саба-Сулхан Орбелиани.

Иногда на эти вечера приходил и католикос Антоний. Но тогда они походили больше на панихиду. Дамы не решались ни смеяться, ни громко разговаривать, ни читать мирские книги. Все томительно слушали сурового Антония, который затевал беседу о боголюбии и высокой морали. Особенно он осуждал кокетливых и нарумяненных женщин. Антоний поносил Руставели. Хотя он называл его мудрецом, но «Витязя в тигровой шкуре» всё же считал произведением, развращающим народ и оскверняющим учение Христа. Спорить с католикосом никто не решался, за исключением царицы.

Дареджан почтительно говорила католикосу, что в каждой стране есть знаменитые поэты, книги которых читают в домах вельмож, ибо в этих книгах заключена мудрость. И если мудрое произведение Руставели у некоторых вызывает греховные мысли, то в этом не вина автора. И долг католикоса — воздействовать на заблуждающихся, чтобы они не забывали любовь к богу.

Католикос был недоволен её вмешательством, так как из слов Дареджан можно было сделать вывод, что если в народе убывает страх перед богом, то в этом вина католикоса, недостаточно его опекающего. Антоний в таких случаях незаметно менял тему беседы и распространялся о своих разногласиях с Захарией Габашвили. Он жаловался царице, что Захария хотя и переселился в Россию, но и оттуда не даёт ему покоя.

Антоний слышал о письме Захарии к царю, но так как Ираклий, уходя в поход, ни слова не сказал ему о письме, католикос был обижен. Антоний несколько раз расспрашивал о письме царицу. Ему очень хотелось узнать его содержание, но Дареджан тоже не читала этого послания и ничего не могла сообщить католикосу. Ни словом не обмолвились о письме и мдиванбеги. Без разрешения царя они не смели никому сообщить о том, что происходило или обсуждалось на заседании Совета. И католикос с болью в сердце и недовольный уходил из Сачино. Едва он исчезал, все с облегчением вздыхали, вновь слышался беззаботный смех женщин и сыпались остроты.

Даже придворный священник Лука, проводив католикоса, весёлым возвращался в гостиную и принимал участие во всех развлечениях. Дамы дразнили его, и одна задала лукавый вопрос: