Бесики

Она радовалась в душе, что Бесики даже не взглянул на её внучку: значит она его вовсе не интересует.

Бесики поднял глаза на принцессу и вздрогнул. Взор Анны смутил его: так смотрели на него влюблённые женщины, такими глазами встречала его Гульнар.

Бесики растерялся. Смущённо улыбаясь, он собрался ответить, но Анна потушила сверкнувший взор и вновь обратилась к Давиду:

— Хочу посмотреть на греков. Многое я слышала о былом величии их страны, ныне угнетаемой турками.

Мы, ваша светлость, тоже пришли посмотреть на этих переселенцев, — отвечал Давид. — Мы пойдём с вами, если разрешите.

— Лучших спутников у меня и быть не может.

Все направились к грекам, расположившимся на берегу Куры. Впереди шла принцесса Анна, за ней Давид и Бесики. Придворные дамы окружили Анико.

Греки, разбив палатки у реки, развели костры. Женщины готовили обед, мужчины, отдыхая, полулежали под тенью шатров. Некоторые из них курили трубки. Греки не обращали никакого внимания на любопытных горожан, которые галдели, окружив палатки. На греках-мужчинах были турецкие шаровары; тесно охватывавшие икры и бёдра, шаровары свисали ниже спины, как огромные курдюки. Женщины носили шаровары, доходившие до пят, и странные головные уборы наподобие опрокинутых цветочных горшков.

Известный кулачный боец и песенник, ткач Дарчия, толкнул локтем стоявшего с ним рядом кожевника Казара:

— Эй, видишь, и мясник Мелко здесь, он может подумать, что у греков на самом деле курдюки, и срежет их.

Его слова вызвали взрыв хохота.

У крайнего шатра дети обступили безбородого, как евнух, грека, у которого на плече сидела маленькая обезьянка. Зверёк испуганно моргал глазами и крошечными пальчиками водил по голове хозяина, ища паразитов. Какая-то девочка протянула греку горсть изюма для обезьянки.

— Ай якши, чох якши![1]— по-турецки сказал грек и поднёс изюм обезьяне.

Дети завизжали от восторга. Каждое движение обезьяны вызывало у них смех. Но громче всех в толпе хохотал, вернее ревел, как осёл, высокий разиня Гига.

— Ребята, что за диковина?

— Удивился, словно беса увидел.

— Это не бес, а обезьяна.

— Узнал своего брата?

Гига рассердился и грозно замахнулся на кого-то.

Обезьяна обернулась, и, когда Гига замахнулся, она передразнила его. Раздался смех. Дети ликовали. Гига тоже начал гоготать:

— Ну и обезьяна, вот какие штуки выкидывает…

Вдруг весь лагерь пришёл в движение. Старшина, размахивая руками, стал кричать грекам, чтобы они собрались перед шатрами. Любопытные, окружившие обезьяну, тоже заметили спускавшихся со склона принцессу Анну и её свиту.

Женщины, бросив стряпню и приведя себя в порядок, стали перед шатрами по левую сторону, мужчины — по правую. Впереди разместились старики, за ними — молодёжь.

Когда Анна приблизилась к грекам, старшина шагнул ей навстречу и опустился на колени. Все последовали его примеру.

Анна улыбнулась и медленно подняла руку в знак того, чтобы они встали.

— Пусть хранит вас Христос! — по-гречески приветствовала переселенцев Анна.

Удивлению старшины не было границ. Не ожидал выросший в Турции грек, что где-то в Георгианской стране его будут приветствовать на греческом языке. Несколько раз, в знак уважения и преданности, он коснулся лбом земли. Его примеру последовали остальные.

Анна подошла к женщинам, приласкала некоторых из них, а детям раздала серебряные монеты. Осмотрев шатры, она обратилась к Давиду:

— Посмотри, какие они несчастные.

— Когда-то эллины были богатым народом, а теперь они рабы султана, который их грабит.

Анна простилась с греками и, дойдя до тропинки, ведущей в Кашвети, отпустила своих дам, кроме любимицы Майи. Давида она пригласила пойти с ней в парк царевича Георгия. Бесики она ничего не сказала, но, оставив при себе Майю, дала ему понять, что он тоже должен их сопровождать.

Все четверо медленно двинулись по подъёму.

Оставшаяся среди придворных дам Анико с болью в сердце возвращалась назад, иногда украдкой оглядываясь на две пары, шедшие по Кашветскому подъёму.

Был уже поздний вечер, когда женщина, закутанная в чёрную накидку, в сопровождении асаса, прошла через Авлабарский мост, минуя Метехский подъём, обошла ограду дворца Сачино и подошла к окованным железом воротам. Когда привратник отозвался на стук, она тихо сказала асасу:

— Жди меня в кузнице.

Асас скрылся в темноте.

А женщина, прижавшись к воротам, зашептала:

— Это я, открой двери.

— Кто ты?

— Своя.

Сторож долго возился с засовом и наконец приоткрыл калитку. Женщина, как змея, проскользнула во двор и спросила сторожа:

— Ты Гигола Бежанашвили?

— Да, а ты кто? В темноте не могу распознать.

— Царица у себя? — спросила женщина.

— У себя.

— Не спит?

— Нет, она в парадном одеянии, пока ещё неизвестно, когда прибудет царь Ираклий, а чтобы надеть такое платье, ей требуется два дня…

— Чего зря болтаешь языком? Отвечай, в какой она комнате?

— Она в зале и играет в нарды с Осепа.

— Чтоб ты сдох! — воскликнула женщина и беззвучно, как летучая мышь, скрылась в потайном ходе.