Бесконечная любовь - единственная истина, все остальное иллюзия

Это страх забвения, Судного дня или геенны огненной — в зависимости от того, в какую версию болтовни человек решает верить. Кода ребе Фурст будет готовиться отойти на небо из-за того славного пирожка с сыром, можете ли вы представить его ужас в ожидании возможного наказания за подобный проступок? Это очень печально, ведь наше единственное наказание — то, что мы сами присуждаем себе. Мы, последователи хренизма, не боимся ни смерти, ни наказания, потому что их не существует. Есть только Любовь — остальное является иллюзией. Глубокое убеждение в этом освобождает от страха, передающего контроль от сознания Матрице и в отсутствие которого она не может держать бразды правления. И, несмотря на то, что химикаты в пище и частоты, на которых работают мобильные телефоны, все-таки влияют на нас, когда мы находимся в Матрице, это не обязательно. Они тоже являются иллюзией, лишь очередными сюжетными линиями в нашем кино. Мы можем получать доступ к тем планам сознания, на которых законы Матрицы не действуют, потому что там они предстают в своем истинном свете — плодами иллюзии. Мы, выйдя на такой уровень осознанности, можем переписать эту программу в ДНК и прекратить отдаваться на милость страха и болезней.

Свобода — отсутствие господства страха, и такое открытие приведет эту глупую игру к ее заслуженному концу.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Это все хреновина

Сама пьеса чрезвычайно удалась, а вот публика оказалась ужасной

Оскар Уайльд

Самый эффективный способ уйти от манипуляций Матрицы — рассмеяться ей в лицо. Мы, принимая ее всерьез, ввязываемся в ее игру своим разумом, эмоциями и страхом. Матрица существует лишь потому, что мы верим в реальность ее иллюзий, но мы не обязаны делать это.

Эта игра разума настолько прочно вошла в нашу реальность, что люди злятся, испытывают навязчивые идеи или впадают в гнев из-за любой мельчайшей хреновины, и подобная близорукость и неспособность оценить последствия своих действий еще больше окутывает их сетью. На самом деле, все это хреновина. Кроме Бесконечной Любви нет ничего, что не являлось бы хреновиной. Но, Боже, каким жеобразом мы попали в эту игру. Например, в книге «Я есть я, я являюсь свободным» я писал о слове хуй. О, Боже, неужели он действительно сказал это? «Да, дорогая, он сказал это грубое слово, это просто возмутительно». Мне нравится, что газеты, эти стражи нравственности, всегда печатают его как х**. Какого хуя они так делают? Что приходит вам на ум, когда вы видите слово х**? Хуй, конечно же. Поэтому с точки зрения морали нормально подумать слово хуй, но не произнести его. Что за хреновина!

Ничто другое так сильно не выражает глубину контроля Матрицы над человеческой душой, как наше отношение к словам вроде хуй. Возможно, они представляют собой не самые прекрасные сочетания звуков, но если вы попали молотком себе по пальцу, то вряд ли вы найдете какие-либо слова, которые лучше и полнее выразят ваши эмоции. Как и все остальные слова, их можно произнести с желчью, констатируя факт или с юмором, и именно энергия и намерение, которые были вложены в слово, имеют значение, а не оно само. Хуй — это лишь набор звуков, который может создать разрушительный или созидательный резонанс в зависимости от намерения. Так что же такого особенного в этом слове, если все это справедливо и для всех остальных слов нашего языка? И опять же, такое отношение к этому слову запрограммировано. С самого детства нам говорят, что это слово является матерным, и подобный импринт в течение всей последующей жизни диктует реакцию множества людей, когда они слышат эти злополучные три буквы. Говорить «половой член» нормально, хотя и нежелательно, потому что у многих это вызывает стыд, а уж односложный родственник этого словосочетания и вовсе стопроцентно считается персоной нон грата. И все-таки представьте, что слово хуй означает что-нибудь другое, например, сэндвич.