Бесконечная жизнь майора Кафкина

– Ты крестил, ты бы и в последний путь отправил. А ураган… Что поделаешь: климат в наше время совсем ни к черту стал! Прости, брат, сорвалось.

Пухов вздохнул. Общаясь с Исидором, он словно бы возвращался в лихую юность.

– Не только в России, везде сплошные катаклизмы, – продолжил Пухов. – Парниковый эффект, мать твою! Пардон. У вас в Приморье хоть осадков хватает, а здесь, брат, уже в июне жара душит. Хорошо еще, у меня в Баварских Альпах шале есть, охолонуться можно. Может, когда-нибудь выберешься, погуляем. Только и там от ледников почти ничего не осталось! Все же иной раз думаю: точно есть Бог, и наказывает он нас. Мы ведь тоже причастны к выбросам углекислого газа, а?

– Поэтому я из нефтетрейдинга и ушел.

– Вовремя. Конечно, нервы нужны были, особенно когда гранатометы в ход пошли. А на меня еще и со времен дележа ачинского глиноземного охотились.

Исидор с любопытством оглядывал изящный дворец, эффектно подсвеченный прожекторами снизу.

– Это я для души сделал, – пояснил Пухов, заметив его взгляд. – У меня в Потсдаме вилла недалеко от парка Сан-Суси есть. Люблю там гулять. Сядешь весной на скамейку возле Большого фонтана, или просто на травку около Чайного домика, и думаешь о вечном. И никто тебе не мешает, и так-то на душе приятно. Бабочки летают. Когда внучка маленькой была, привезла ее Татьяна в апреле, и пошли мы с ней гулять. Решил я дитю дворец Цецилиенхоф показать, дескать, вот где была закончена война мировая. А там рядом – Святое озеро, Мраморный дворец. Прошлись мы с Ксюшей к нему. Хорошо! Ароматы носятся. Какие-то растения: это – в желтом цвете, то – в розовом. Птички поют, а людей – никого. Поднялись с ней в Мраморный дворец, к ротонде, потом к воде спустились, я ноги в нее окунул, пополоскал. Беззаботность! Вот и решил тогда у себя здесь, в Подмосковье, все это скопировать. Пруд вырыл, дворец выстроил. Даже мрамор силезский заказал: все, как в оригинале! Когда достает вся эта биржевая суета, прихожу на берег, сажусь, опускаю ноги в воду, беру книжку… На книги-то времени не жалко. А Ксюша уже большая, двадцать шесть лет. Красивая девчушка, светленькая; вся пошла в Татьяну.

– Да, я помню, – подтвердил Исидор. – А что, брат, верно пишут, что ты и пирамиду Хеопса скопировал?

– Было дело, – слегка смутился Пухов. – Дурной был, а баксы капали со страшной силой. Яхты уже были. Замки были. Остров около Ямайки приобрел. А пирамиды не было. А пирамида – это ведь, если разобраться, символ Вечности. Верно?

Исидор пожал плечами:

– Верно. Но только символ.

– У нас вся жизнь из символов состоит. Ты сам-то доволен жизнью? Хотел бы вечно жить?

Вопрос был задан внезапно, и Исидор смутился:

– Странный вопрос. Во-первых, это обещал Христос; воскресение – для тех, кто уверует. А во-вторых…

А во-вторых, проблема была в том, что Исидор, при всем своем искреннем желании верить в евангельские тексты и слова Христа, в них записанные, не мог принять их умом. Просто уверовать тоже не удавалось, но признаться в этом он мог лишь себе. И статус настоятеля монастырского не позволял. А еще, как назло, его, православного монаха, отчего-то чрезвычайно интересовал даосизм. А учение дао говорило, что душа не может существовать без телесной оболочки. Беда!

– Жить вечно возможно, – продолжил он. – Но не в физическом смысле, как ты имеешь в виду. Жизнь – бесконечная дорога, что лежит везде и нигде; так сказать, перпетуум мобиле. А нас как бы первородный грех ограничивает. Господь сказал «прах ты и в прах возвратишься». Знаешь легенду о Вечном жиде?

– Знаю, – ответил Пухов. – Как же: осужден вечно скитаться. Ты еще про Мельмота мэтьюринского вспомни. Наказание? А вот гидры могут жить вечно, слыхал? Чем они лучше нас, людей?

– Тут ведь главный вопрос: зачем? – произнес задумчиво Исидор. – Вот, допустим, ты или я получаем бессмертие. А ради чего оно без покаяния? Чтобы еще купить яхт? Гидры, между прочим, этим не занимаются.

– Это понятно: деньги есть, а счастья – с гулькин хер! Идешь, идешь к нему, а все никак его не достигнешь. Сплошной, понимаешь ли, кафкинский «Замок»! Читал?

– Нет, не привелось.

– Правильно. Кафку читать – крыша поедет. А я вот читаю. – Пухов остановился и доверительно произнес: – Жизнь моя штука сложная, по ночам сплю хреново. С четырьмя женами развелся. Первая Ираида, ты ее помнишь, просто истеричкой оказалась.

Исидор занервничал:

– Ну, зачем ты так про Иру?

– Ты с ней только учился, а я жил, – раздраженно ответил Пухов. – Тебе хорошо – монах, никогда не женился. А они только с виду хороши! Вторая, каюсь, дочка нужного чинуши из Росимущества была. Слишком серьезно все воспринимала! Ты же помнишь времена, когда и кочергу могли в зад заправить? Нервы. Помню, раз мышью закусил…

– Да, лихое было время, – подтвердил Исидор.

– Я с тех самых пор для себя девизом избрал тот, что когда-то Мухаммед Али придумал: «Порхать, как бабочка, жалить, как пчела!» Видел герб на воротах?

– Видел.