Бесконечная жизнь майора Кафкина

– Ясно дело, «непонятно»! Вам этого действительно не понять! А нам, старикам… Какого лешего, спрашивается, конгресс принял рекомендацию о поголовной цифровизации и тотальном бессмертии? Почему ООН пошла на поводу? А может, я не желал терять человеческое тело и становиться голограммой?

– Ну, вы же сами стояли у истоков?

– Стоял! Даже предложили возглавить Академию Третьего тысячелетия. Вот поэтому и понимаю все лучше других!

– Сами провели эксперимент на себе.

– Провел! И понял, что, хоть науку и не остановишь, но есть гнилые ветви. Примерно, как идти, идти, да и упереться в тупик. Хотел вернуться в тело; тогда еще была возможность. Да-с! Все это яйца выеденного не стоит! Вы, кстати, и понятия не имеете, что такое «выеденное яйцо»!

– Почему? Яйцо – это…

– Теоретически! Только теоретически! А вот так, чтобы яишенку поджарить? Да с сальцом! А? Пробовали?!

– Вы же знаете, Семен Моисеевич.

– Именно, что знаю, матушка! У меня и сейчас слюнки текут, образно выражаясь. Вот чего мы лишились, обретя это проклятое бессмертие! Дар Сатаны! – импульсивно выкрикнул Сатановский. – Ни тебе желудка, ни тебе носа. Розу понюхать невозможно, едрит твою мать, не говоря уже о том, чтобы просто поесть в охотку!

– Капустный кочанчик навернуть! – вдруг неожиданно для себя выдал Моргенштерн. Выдал – и сам же изумился: что это он такое пропорол?

– Да хоть и капусту порубать! – согласился Сатановский. – Видите, все же и в вас остались первородные инстинкты.

– Я иногда себя животным ощущаю, – признался стыдливо Моргенштерн. – Порой, такое приснится, что диву даешься. То – будто бы я мышью сижу на берегу речки в лесу и пищевые запасы делаю. То – на каком-то чердаке в виде гусеницы капусту употребляю.

– Читайте Фрейда, – самодовольно промолвил Сатановский. – От подсознания никуда не денешься, будь ты хоть трижды математизирован и отголограммирован! Все мы биологические существа, которых сделали рабами Вечности.

– Времени зато много освободилось для другого. Можно прогресс двигать быстрее. Кто хочет, занимается искусством: музыку сочиняет, картинки рисует…

– Ага! Графоманы еще поэмы гонят, которые никто не читает. Какое искусство, о чем вы говорите? Лучше Толстого или Гете все равно не написать, так ведь и их не читают, любезная! Чтоб картину путную нарисовать, надо же у-чить-ся! А на кой хрен, пардон? В одном Лувре шедевров миллионы; кто ж будет смотреть на мазню новой бездарности?

– Для себя можно рисовать, просто так.

– Это называется «эскейпизм»! Бегство от действительности! Вместо того чтобы жить реальной жизнью, сбежать от нее в рисунки. Море, волны, закат, облака. Не спорю, вид здесь замечательный, я бы и сам сел за мольберт. Но сколько можно рисовать, позвольте спросить? Ну, год, ну, сотню лет. А потом просто свихнешься от этого, когда перерисуешь все земные и космические пейзажи, все цветы и всех зверюшек! Музыка? То же самое: классиков Газманова и Киркорова никто не превзойдет! Чем занимается теперь моя Академия? Исследованиями? Шиш! Сплошное абстрактное мудрствование. Создаем Теорию Всего, ха-ха! Да мы сами в интегралы превратились, стали просто функциями. Зачем что-то исследовать, когда и так живи себе без проблем и забот? Тупик! Некоторые, правда, полетели в другие галактики, остолопы! Ваши дедуля с бабулей отправились делать репортаж в Крабовидную туманность? Роман хотят создать, хе-хе. Через двенадцать тысяч лет вернутся, чтобы что-то рассказать. А нам это тогда будет надо? Ха-ха-ха! Ведь у вас даже инстинкта размножения уже нет, уважаемая! А ведь родились девушкой, не так ли?

– Была. Зато жить можно вечно.

– И это вы называете жизнью?! Есть нельзя, пить нельзя, нюхать нельзя. А вам, «девушка», и рожать нельзя! Ног нет, рук нет, желудка нет. А может, я пива хочу засосать с воблой? Может, душа шнапса требует? Позагорать с вами в голом виде? Нет, живи вечно, а о пиве с ликером забудь! Тьфу!

– Да разве в пиве счастье, Семен Моисеевич? Вот если бы капусту попробовать.

– Капуста в щах, это, верно, очень даже ничего! А мы чем заняты? Ну, вот вы, например?

– Управроб. Роботами управляю. Направляю их созидательную энергию. Знаете, поддерживать в исправном состоянии Великую Систему – дело ответственное.

– Замечательно! Ваши роботы разнесли в пух и прах Hofbräuhaus и устроили там что-то вроде конюшни, электричеством там подпитываются. И что же дальше? Система работает, мы существуем в виде невидимых пустот, беседы с вами толкуем. А для чего? Что, так и будем из года в год, из века в век перетирать эти пустейшие разговоры? Из тысячелетия в тысячелетие? Это же тюрьма, понимаете, Эмма? Тюрьма! Вечное заключение! Мы приговорены, ясно?!