Бесконечное лето: Город в заливе (СИ)

Все письма вернулись обратно, корреспонденты заблокировали мой адрес, а комментарии были удалены с формулировкой «хватит уже этой вражеской пропаганды, ты, чертов русский». Ощущение полной, абсолютной беспомощности, как будто на чемпионате по боксу тебе отрезали руки и ноги, отпилили голову и выставили на ринг. И всем весело. Страшное ощущение, на самом деле. Происходящее с нами никому не было интересно, нас просто вычеркнули из списков живых навсегда. Поставили крест. Мы стали мертвецами на собственной родине. А это не совсем та жизнь, о которой хотелось бы помнить.

Почему же она до сих пор мне снится?

В этот раз, правда, все было как-то смазано, такое впечатление, что я не сплю, а смотрю на происходящее из окна несущегося на бешеной скорости поезда, успевая, тем не менее, различать и запоминать мельчайшие детали. Детали, складывающиеся постепенно в целостную картину.

Мы с ребятами идем по изрытой воронками дороге. В феврале зарядили непривычные здесь дожди и все размокло к чертям, по обочинам безопаснее, но передвигаться невозможно. Дорога засыпана ветками — то ли от ветра, то ли осколками посекло. А прямо посереди полотна лежит чья-то оторванная по плечо рука. И больше ничего. Просто голая рука. Что здесь случилось, откуда этот окровавленный привет? Мы никогда этого не узнаем.

Темнота на секунду, словно поезд въехал в туннель. Или киномеханики меняют катушку с пленкой.

А вот нас подогнали помогать убирать трупы с площадей после артобстрела уродов. Стреляли неприцельно, пачками, размолотили и жилой район, и улицы, и, вот как тут, сквер. Прямо передо мной плачет и убивается средних лет женщина с перекошенным страшным лицом: «Деточки мои… детки мои…» Ей не дает пройти дальше бледный плечистый парень: «Не надо, мамаша… не надо… нечего там смотреть.» Чуть в отдалении под простой клеенчатой скатертью лежит что-то непонятное, медленно текущее черным, липким по пыльному асфальту.

Темнота.

А это похороны в соседнем городке после минометного обстрела. Накрыло два дома и детскую площадку между ними. Трое дошколят, две девочки и мальчик. Девочки в платочках и белых платьицах, мальчика хоронят в школьной форме. Взрослые отворачиваются, у здоровенных мужиков дрожат лица и руки.

Темнота.

Горит целый поселок — уроды использовали зажигательные снаряды. Повезло, что жителей здесь уже нет со вчерашнего дня, кто сбежал, а кого-то просто убило. Над длинными языками пламени возвышается золотым царем купол храма. Но богу, по всей вероятности, сегодня не до своих прихожан, у него образовались другие важные дела.

Снова темнота.

А это когда мы наконец открыли все укрытия в деблокированном поселке городского типа. По домам били крупными калибрами и системами залпового огня, только что баллистики не хватало. Никаких бомбоубежищ тут, конечно, не было, все переделано в магазины и секонд-хенды. Целыми подъездами люди прятались в подвалах, вместе с кошками и собаками.

Последней по ступенькам поднимается еще одна обычная семья — рано поседевший молодой парень, девушка с навсегда испуганными глазами и девчушка лет четырех-пяти. Выбравшись из подвала, она удивленно спрашивает: «А почему тут так светло?». За долгие недели в темноте ее глаза совсем отвыкли от солнца. Обеими руками девочка прижимает к себе пушистого серого кота, на секунду зарываясь лицом в пыльную шерстку. Кот жмурит желтые глаза, человеческая ласка ему приятна.

Темнота. Темнота.

Да, всем было и остается все равно. Чье-то отчаяние и смертный ужас все так же останутся чьими-то, а чужая боль — чужой болью. И тьма прерванных жизней не помешает большинству спать крепко и без сновидений.

Тьма…

***

Утром Алису разбудил Капитан Флинт, который забрался на прикроватную тумбочку, и оказавшись ровно на уровне глаз спящей девушки, принялся на нее смотреть. Не прошло и пяти минут, как пришлось проснуться. Спать, когда на тебя смотрят с таким значением, довольно затруднительно.

А вот Реви оказалась умницей, так и сопела аккуратно на своей половине кровати, наверное, это морская дисциплина на ней так сказывается. Не то, что наглый Ружичка, вечно норовивший раскинуться по диагонали, еще и храпя во все горло при этом.

— Тебе чего, пожрать, что ли? — сонно удивилась Алиса, но, тяжело вздохнув и обернувшись простыней, все же опустила ноги на прохладный с ночи пол. На улице светило огромное, всходящее, в полнеба, солнце, качались на ветерке ветви деревьев, доносился негромкий, отрывистый гомон просыпающейся улицы. Царило привычное уже бесконечное лето.

Непоследовательный Ружичка, валявшийся на полу в гордом одиночестве, съежился на одном краю простыни, по-детски обхватив подушку обеими руками. Ему что-то снилось. Алиса, уже приготовившись неслышно скользнуть мимо, нахмурилась. Что-то нехорошее.

— В эту сторону, граждане, пожалуйста, без паники, — пробормотал он. — Эта сторона сейчас не опасна, время есть.