Бесконечное море

– Заводи малышку, лейтенант Боб, – с улыбкой говорит Бритва пилоту. – Ой, простите за дурные манеры. Рингер, это лейтенант Боб. Лейтенант Боб, это Рингер.

– Ничего не получится, – говорит лейтенант Боб. – Они везде нас достанут.

– Да что ты говоришь? А это что тут такое? – Бритва поднимает клубок спутанных проводов.

Пилот трясет головой. Он так замерз, даже губы посинели.

– Я не знаю.

– Я тоже, но догадываюсь, что эти проводки – очень важная вещь для управления вертолетом.

– Ты не понимаешь…

Бритва наклоняется к пилоту, его игривое настроение пропадает без следа. Глубоко посаженные глаза горят, словно подсвеченные изнутри, и пружина скрытой силы, которую я ощущала в нем с самого начала, начинает с такой скоростью разжиматься, что мне даже зажмуриться хочется.

– Слушай меня, ты, инопланетный сукин сын! По-быстрому поднимай эту хреновину в воздух, или я…

Пилот кладет руки на колени и тупо смотрит перед собой. Добраться до вертолета незамеченными было трудной задачей, но я ее решила. Теперь передо мной другая трудная задача: склонить пилота к сотрудничеству. Я беру кисть Боба и отгибаю его розовый палец назад.

– Сломаю, – обещаю я.

– Ломай!

Я ломаю. Он закусывает нижнюю губу, коленки подпрыгивают, на глаза набегают слезы. Этого не должно было случиться. Я прижимаю палец к его шее под затылком и поворачиваюсь к Бритве:

– У него имплантат. Он не из этих.

– Да, вашу мать, а вы-то кто такие? – скулит пилот.

Я достаю из кармана следящее устройство. На карте вокруг госпиталя и склада боеприпасов суетятся зеленые точки. На взлетно-посадочной полосе их только три.

– Ты свой вырезал, – говорю я Бритве.

Он кивает:

– И оставил под подушкой. Такой же у нас был план? Или не такой? А, черт! Рингер, какой у нас план?

Я чувствую, что он начинает малость паниковать.

Выкидываю нож из рукава на ладонь:

– Держи его.

Бритва сразу все понимает. Он хватает лейтенанта. Боб особо не сопротивляется. Я беспокоюсь, что он может войти в шоковое состояние. Если это произойдет, все кончено.

В кабине темновато, да и у Бритвы не получается зафиксировать пилота в идеально неподвижном положении. Поэтому я говорю Бобу, чтобы он замер, иначе я могу случайно задеть спинной мозг и к перелому пальца прибавится паралич. Достаю гранулу и выбрасываю ее на бетон, после чего задираю голову Боба назад и шепчу в ухо:

– Я не враг, и я не стала Дороти. Я такая же, как ты…

– Только лучше, – заканчивает за меня Бритва, потом смотрит в окно и говорит: – Эй, Рингер…

Я вижу их: фары светят, как две сверхновые звезды.

– Они едут, и, когда приедут, они нас убьют.

Боб сморит мне в глаза, и слезы боли текут по щекам.

– Ты должен мне верить, – говорю я.

– Или она сломает еще один палец, – добавляет Бритва.

Боб судорожно всхлипывает. Он баюкает поврежденную руку, его колотит, по шее за футболку тонкой струйкой бежит кровь из пореза.

– Бесполезно, – шепотом говорит Боб. – Нас запросто собьют.

Я подаюсь вперед и прижимаю ладонь к его щеке. Он не отшатывается, – наоборот, замирает. Я сама не понимаю, зачем к нему прикасаюсь и что должно после этого случиться, но чувствую, как внутри меня что-то происходит. Я словно бутон цветка, который открывается навстречу лучам солнца. Мне становится холодно. Шея горит, а правый мизинец пульсирует в одном ритме с сердцем. На глаза от боли наворачиваются слезы. От его боли.

– Рингер! – рявкает Бритва. – Какого черта ты делаешь?

Я передаю свое тепло человеку, к которому прикасаюсь. Я гашу огонь. Я снимаю боль. Я убираю страх. Его дыхание становится ровным, тело расслабляется.

– Боб, – говорю я, – нам действительно надо отсюда убираться.

И через две минуты мы так и делаем.

72

Когда мы взлетаем, внизу с визгом затормаживает грузовик, из кабины выходит высокий мужчина, его лицо изрезано черными тенями, которые созданы ослепительными прожекторами, но мое зрение усилено, и я вижу глаза. Яркие и пустые, как у той вороны в лесу, только не черные, а голубые. Наверняка это игра света и тени, но мне кажется, что он слегка улыбается.

– Не набирай высоту, – приказываю я Бобу.

– Какой курс?

– На юг.

Вертолет кренится, и земля летит нам навстречу. Я вижу горящий склад боеприпасов, мигалки пожарных машин и рекрутов, копошащихся вокруг, как муравьи. Мы пролетаем над рекой, черная вода искрится в лучах вращающихся прожекторов. Лагерь остался за спиной, теперь он похож на оазис света в пустыне черной зимы. Мы ныряем в темноту и летим в шести футах над верхушками деревьев.

Я пересаживаюсь на место рядом с Чашкой, наклоняю малышку к себе и убираю ее волосы с шеи. Надеюсь, мне больше не придется через это проходить. Когда все сделано, я рукояткой ножа давлю гранулу.

В наушниках слышу дребезжащий голос Бритвы:

– Как она?

– Вроде нормально.

– А ты?

– Хорошо.

– Потери?

– Минимальные. А у тебя?

– Ни царапины, гладенький, как попка новорожденного.

Я опускаю Чашку обратно на сиденье, встаю и открываю отсек, где нахожу парашюты. Пока я их проверяю, Бритва болтает без умолку: