Бесконечность любви, бесконечность печали.

Открылась дверь, в кабинет вошла женщина. Медперсонал ува­жительно расступился.

- Дочь Людмилы Семеновны? - негромко уточнила она, кивнув на кушетку. - Кирочка, милая... Девочка, мы все сочувствуем тебе. Держись, девочка, держись!

Слова утешения возымели обратный эффект: плечи Киры мел­ко затряслись, из глаз хлынули слезы.

- Ты поплачь, поплачь, - женщина подошла ближе, погладила ее по плечу, по голове.

Кира резко отстранилась. И не столько потому, что к ней прикос­нулся чужой, незнакомый человек. Беда в том, что она вообще не приучена к ласке. Пожалеть, погладить, прижать к себе мог только отец, и то в детстве. В подростковом возрасте на такую вольность уже требовалось ее разрешение. Конечно, во взрослой жизни она добровольно терпела от чужих мужчин не только прикосновения. Однако это совсем другая история.

Сейчас же она просто не понимала, зачем какая-то незнакомая женщина к ней прикасается.

- Поплачь, - меж тем повторила женщина, но уже не пытаясь прикоснуться. - Хорошо, что я задержалась на работе... Кира, мы еще посражаемся... Да, Юрий Анисимович, - ответила она на зво­нок мобильного. - ...Можно сказать, в присутствии дочери стало плохо... Да, она еще здесь... Хорошо... Так, Обухов возвращается, - повернулась она к персоналу. - Все по местам, работаем и...

Последние слова Кира не дослушала. В голове как заклинило:

«Обухов... Обухов... Обухов! Это он довел маму до инсульта, это он виноват! Я все слышала!»

Кира резко села на кушетке, дотронулась рукой до виска.

- Это он... Это он убил мою маму... - вдруг сообщила она всем. - Это после него ей стало хуже! Я...

- Что такое, Кира? Кто кого убил? - женщина пристально всмо­трелась в ее лицо, затем повернулась к почтительно застывшей медсестре: - Успокоительное кололи? Добавьте. Шоковое состоя­ние, - негромко пояснила она.

Медсестра кивнула и повернулась к стойке с лекарствами.

Кира, сейчас тебе сделают укол, ты успокоишься, поспишь. Юрий Анисимович, коллега мамы, подвезет тебя домой. Он сам предложил. А пока отдыхай... Маша, вы все поняли? - многозначи­тельно посмотрела она на медсестру и вышла за дверь.

Молоденькая медсестра приблизилась к Кире, подняла шприц, чтобы выпустить из него воздух... Стоило ей сосредоточить взгляд на пузырьках, как Кира толкнула ее ногой в живот, вскочила, схва­тила висевшую на спинке стула сумочку, зонт и, не оглядываясь, метнулась к выходу. Едва устояв на ногах, девушка в голубой уни­форме выронила шприц, согнулась и стала хватать ртом воздух: удар пришелся в область солнечного сплетения. Потому и на по­мощь позвать смогла не сразу.

Меж тем Кира - откуда только силы взялись! - пролетев по больничным коридорам, добежала до машины, сняла сигнализа­цию, плюхнувшись на сиденье, забаррикадировала дверь и дрожа­щими руками стала нащупывать в сумке телефон... У нее же есть Артем! Пусть защитит, пусть спрячет куда-нибудь, пусть он обща­ется со всеми врачами, похоронными комиссиями! Только бы ей не попасться на глаза Обухову! Иначе он и ее убьет: ведь она знает, что на том диске! Он за это и маму убил! Просто счастье, что он думает, будто диск у Ладышева... Значит, у нее есть время пораз­мыслить, как отомстить...

К концу дня Ладышев заехал на работу к Клюеву. За эти дни он узнал главное: ребенок выжил! Выходили его в «семерке». Знал его имя и фамилию: Сережа Говоров. Кто-то припомнил, что малы­ша так назвали за постоянное гуление. Каждому он хотел что-то рассказать. А еще всегда и всем улыбался, почти не плакал. Затем его перевели в дом малютки, где Вадим тоже побывал. И услышал скупое: да, был такой мальчик. Главврач в отпуске, а без нее на дру­гие вопросы заместители без официальных запросов отвечать от­казались. Категорически.

Помог вездесущий Поляченко, которому удалось найти бывшую няню, вышедшую на пенсию. Где и как раздобыл ее координаты Андрей Леонидович, Вадим не спрашивал, но был ему безмерно благодарен. Пожилая женщина хорошо запомнила маленького Се­режу, потому что, в отличие от других отказных детишек, был он необычайно ласковый и смышленый. Не ходил, но поражал окру­жающих всегда позитивным настроением и несмолкаемым ще­бетом. Рано научился говорить, на лету схватывал новые слова и выражения. За это его даже прозвали Попугайчиком. К трем годам Говоров знал все буквы и читал по слогам. Но затем его перевели в больницу на операцию, и в дом малютки он уже не вернулся - по возрасту не подходил. Так что о дальнейшей его судьбе нянечка ничего не знала.

Вспоминая о мальчике, женщина почти все время улыбалась и лишь в конце полюбопытствовала: откуда через столько лет та­кой интерес к отказничку, да еще инвалиду от рождения? Ведь за все время в доме малютки его никто ни разу не навестил. Вадим едва сдержался, чтобы не признаться: Сережа - его сын! Так и под­мывало сказать: мальчик, вероятно, унаследовал его гены, а пра­дедушка Сережи был профессором-лингвистом!