— Как он это делает — внедряется в мозги?
— Он владеет встроенным в психику механизмом числовой призмы.
— Чем?
— Умеет волевым усилием менять-разлагать спектры чисел и попадать в соседние числомиры. Этот способ он называет формонавтикой. И ещё у него есть эргион.
Саблин наморщил лоб в усилии понять смысл термина, и Прохор добавил:
— Энергоинформационный модуль, помогающий ему настраиваться на переход в соседние «слои матрёшки». Он иногда называет его инфобиотоном. Я понял, что это такое, можно будет соорудить нечто подобное из обычных деревянных палочек.
— Ты хочешь попробовать делать то же, что и он?
— Почему бы и нет?
— Рисковый парень! А если нарвёшься на этих самых Охотников? Кстати, кто они такие? Чем грозит встреча с ними?
— Насколько я понял, Охотники исполняют приказы каких-то Владык. Прохор назвал их Владыками Бездн. Что под этим подразумевается, понять было трудно. А вот почему они гоняются за ним, я уточнить не успел.
— Может, твой «брат» что-то натворил?
Прохор перестал мерить шагами комнату, удивлённо посмотрел на Данияра.
— Я не подумал. Хотя… нет, не верю, он не производит впечатления преступника.
— Ты посмотри, кто у нас сидит за решёткой: редкая морда производит впечатление преступника. А вот во власти их несметное количество, если судить по сытым рожам.
— Не обращал внимания.
— Обрати как-нибудь. Теперь такой вопрос: с чего начинается твоя вселенская «матрёшка»? С какой цифры? С нуля или с единицы?
— С нуля.
— Но ведь нуль — ничто, пустота, отсутствие чего бы то ни было.
— Нуль не пустота, не вакуум, это равновесие, граница перехода меж проявленным и непроявленным. На Руси говорили — между Явью и Навью. Возможно, он олицетворяет собой Изначальный мир, где располагаются Божьи чертоги.
— Это он тебе сказал, одиннадцатый?
— Это я так думаю.
— Не знал, что ты веришь в Бога.
— Я верю в Творца.
— Разве это не одно и то же?
— Бог как Личность, каким его изображают художники, точно не существует, это отражение человеческих фантазий, желаний и надежд. Бог как Сущность, Творец Всего Сущего, есть.
Саблин прищурился, разглядывая затвердевшее лицо Прохора.
Эта проявившаяся твёрдость была ему раньше не свойственна.
— Ты изменился.
— Изменишься тут, — признался математик с виноватой полуулыбкой. — Хорошо, что ты не призываешь меня сходить к психотерапевту.
— Это мы ещё успеем сделать, — серьёзно ответил Саблин. — Но такое придумать трудно, а уж детализировать и вовсе невозможно. Будем думать, что делать дальше. Дашь знать, когда он снова, — Данияр хмыкнул, — проявится в твоей черепушке?
— Не вопрос.
— Меня всё-таки больше интересует не математика с геометрией, а Охотники. Чую, нам придётся с ними познакомиться.
— Не надо.
— Сам не хочу.
— Почему ты так думаешь?
— Если они гонятся за твоим «близнецом» по всем привальтетам…
— Превалитетам.
— Числомиры — звучит лучше. Если они гонятся за ним, то могли засечь, кого он посещал.
— Как? Это же не физическое посещение, его нельзя увидеть и проследить.
— Не знаю, может, существует какая-нибудь аппаратура для этого. В общем, оглядывайся по сторонам, и, если увидишь что подозрительное, сразу звони.
Прохор положил руку на плечо Саблина.
— Спасибо, что поддержал. Честно говоря, я уже начал сомневаться в своей нормальности.
— А вот это зря, — с той же невозмутимостью сказал Данияр. — Насколько мне известно, все знаменитые математики были ненормальными. Ты из той же породы.
— Для этого мне не хватает знаменитости, — улыбнулся Прохор. — Чаю попьёшь?
— Нет, побегу, дел много. Вечером после тренировки созвонимся. А если твой «брат» появится раньше…
— Позвоню я.
Они обменялись рукопожатием, и Саблин оставил Шатаева в странном расположении духа, в котором смешались сомнения, облегчение и ожидание каких-то перемен.
На лестничной площадке топтались два парня в демократичных студенческих «прикидах»: на обоих были жёлтые футболки с изображением голых женщин и черепа с костями, грязные шорты, сандалии, банданы на головах, в ушах клипсы айфонов и плейеров, в руках у одного наладонник-флоп, у второго что-то вроде видеокамеры, которую тоже можно было укрепить на тыльной стороне ладони.
Они ржали и общались на невероятном сленге с использованием междометий и жутких слов типа «чуфанутый» и «блюмкать», поэтому понять их было трудно.
Саблин кинул на них взгляд, прошёл мимо. Отметил про себя, что раньше он этих парней в доме Прохора не видел.
Уже садясь в лифт, он вспомнил, что показывал объёмный экранчик камеры, принадлежащей самому тощему пацану.
Сработала интуиция, почуяв неладное.
На экране была видна чья-то квартира в бледно-зелёных тонах. Именно в таком цвете показывал интерьеры за стенами домов новейший низкочастотный интравизор «Ксавье», которым хвастался Саблину его приятель в полиции. Купить его в обычных магазинах вряд ли было возможно.
И ещё: несмотря на хохот и ужимки, глаза у парней отнюдь не смеялись, а смотрели цепко, настороженно и оценивающе.
«Так! — сказал сам себе Саблин, возбуждаясь. — Началось! Они уже здесь!»
Он имел в виду Охотников, о которых говорил Прохор.
Лифт вернул его обратно на одиннадцатый этаж.