Бесконечные дни

Через четверть мили сержант останавливается на рекогносцировку. Он говорит, что движущегося ничего не видно, зато видно много вигвамов, и мы теперь тоже их видим, черные силуэты, направленные в охренительные белые акры неба. Сержанту все это не нравится. Он рявкает короткий приказ, и мы снова в седлах и уже не чувствуем жары. Сержант строит нас в двойную линию, а потом, клянусь Богом, велит идти в атаку. Перед нами молчаливая прерия, где вместо музыки только вечный ветер, а сержант велит идти в атаку. Как там было, в той старой книжке про мельницы? Но мы вонзаем шпоры, пока кровь не выступает бисером. Лошади пробуждаются от ступора и улавливают атмосферу. Сержант кричит, сабли наголо, и сам обнажает свою, и вот мы демонстрируем тридцать сабель солнечному свету, и солнечный свет пожирает каждый дюйм каждой сабли. За все время нашей службы сержант никогда не отдавал такого приказа, потому что обнажить саблю на ярком солнечном свету – все равно что костер разжечь, в смысле сигнала. Но что-то в нем встрепенулось. В нас вдруг хлынуло прежнее ощущение жизни, давно забытое. Дух мужественности наполняет наши шкуры. Кое-кто из солдат вопит, не в силах сдерживаться, а сержант орет, чтобы мы не портили строя. Мы ломаем головы, что он задумал. Скоро мы уже на краю палаточного городка, миг – и мы пробиваемся насквозь, как всадники в старой книге, идем лавой. Внезапно мы в центре. Внезапно мы разом натягиваем поводья. Лошади танцуют, фыркают, возбужденные, крутятся на месте, и трудно разглядеть, что вокруг. А вокруг лежат наши двадцать товарищей – и, похоже, мертвые. Они все мертвые, лежат в центре лагеря кучей, – видать, их перестреляли неожиданно, так что почти все головы повернуты в одном направлении. У лейтенанта голова отрезана. Шляп, поясов, мушкетов, сапог и скальпов тоже нет. Натан Ноланд с медной бородой, глаза распахнуты навстречу солнцу. Высокий жилистый солдат из Новой Шотландии. Покойтесь с миром. Нимбы из черной крови. Индейцев только двое, и тоже мертвы, что твой доллар. Мы удивляемся, что индейцы не забрали своих покойников с собой. Наверно, тут какая-нибудь непростая история. За вычетом трупов, лагерь пуст. Видны следы шестов там, где ушли индейцы. Им пришлось убираться так быстро, что они не все вигвамы сняли. Котлы стоят там и сям, и под ними еще горит огонь. Сержант спешивается и отпускает мула, который бредет прочь. Пускай хоть в Иерихон убредет. Сержант снимает кепи и правой рукой чешет лысину. В глазах слезы. Господи помилуй.

Глава седьмая

Мы бродим по лагерю, пытаясь понять, что случилось, ища улики. Мы не знаем, близко ли индейцы, вернутся ли. Потом находим солдата – в вигваме; должно быть, заполз туда. Это как чудо, и на миг меня распирает от радости. У него в щеке дырка от пули, но он еще дышит. Калеб Бут жив, кричит нашедший. Мы все сгрудились у входа в вигвам. Мы приносим Калебу воды попить, и сержант придерживает ему голову и вливает в него воду, но она по большей части выливается через дырку в щеке. Мы нашли их сегодня рано утром, говорит Калеб. Он молод, как я и Джон Коул, так что не понимает смерти. Наверно, думает, что оклемается и будет в порядке. Хочет рассказать нам всю историю. Говорит, что разведчики-поуни отчего-то ускакали прочь, а лейтенант прямо въехал в поселение и спросил у вождя, участвовал ли он в убийстве переселенцев. Вождь ответил, что да, ведь они бродили по земле, которая по договору была для них запретной, и с чего это они, и разве у него не было Богом данного права убить их? Калеб Бут сказал, что лейтенант попросту взбесился при упоминании имени Божьего всуе и пристрелил человека, стоявшего рядом с вождем. Тут вождь закричал, и из палаток повыскакивало еще с десяток воинов, до того не заметных, и они прибежали и начали стрелять, и лейтенант успел пристрелить только еще одного индейца, как всех солдат перебили. А Калеб залег в траву лицом вниз, не подавая голоса. Индейцы свалили очень спешно, а Калеб заполз в вигвам, когда солнце стало подниматься, – не хотел поджариться. Он сказал, он знал, что мы придем, просто знал. И чертовски рад нас видеть. Тут сержант пощупал рану, чтобы понять, куда делась пуля, и сказал, похоже, она прошла навылет и теперь где-нибудь валяется. Летела, как драгоценный камень, над равниной. И сержант кивнул, как будто его кто-то что-то спрашивал.