Бесконечные дни

В городе есть церковь под названием Бартрам-хауз, держит ее полуслепой проповедник. Я надеваю свое лучшее платье, и мы с Джоном Коулом идем туда и венчаемся. Преподобный Хиндл произносит ласкающие душу слова, Джон Коул целует невесту, и дело сделано, и кто теперь узнает. Можете прочитать в приходской книге, что Джон Коул и Томасина Макналти повенчались в этой церкви седьмого декабря года Господня одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого. Долгожданный мир всем кружит голову, и мы решили, что немножко безумия не помешает. Мы знаем, что Господь ничего не имеет против, – этот день глубокой зимы выдался ясным, безветренным и солнечным. Потом, словно знак милости Божией, получается письмо от Лайджа Магана. Мы переписывались с ним, пока наращивали себе мясо на костях. У него на ферме дела идут туго. Рабов, освобожденных его папой, давно убили ополченцы – только двоих оставили. Вся округа разорена войной и больше похожа на пустыню, по которой бродят призраки. Грядущий год кажется ему неподъемным, и как он будет сам-один выжигать землю в январе? Она стояла под паром шесть лет и теперь как раз готова под табачок. Если мы ничем особенным не заняты, то, может, приедем и поможем ему в час нужды? Соседи к нему относятся плохо, а он не доверяет им, зато доверяет мне и Джону. Впереди суровые годы, но, может, мы поверим, что на ферме можно кое-чего добиться. Родни у него не осталось, кроме нас. Он выражает надежду, что если мы приедем, то прихватим с собой хорошие пистолеты, а еще лучше – винтовки и по сотне патронов на каждого, как принято в армии. Соседи говорят, что он прихвостень северян, весь в папашу. Вся штука в том, что он такой и есть. Мы сидим на веранде у реки, и Джон Коул читает мне письмо Лайджа. Мы закутаны до ушей в старые дерюжные пальто, а на головах у нас шапки из медвежьей шкуры. Дыхание вылетает изо рта, как одинокие цветы, умирающие в воздухе. Глубокая река стала чище с тех пор, как прекратились разработки гипса. Зимние птицы поют мудрые старые песни на иссохших шестах, торчащих из воды. Винона в зимнем платье счастлива, как роза. Старик Время словно замер с косой и песочными часами в руках. Мистер Максуини слушает и курит семицентовую чируту. Теннессийский табачок хорош, говорит он.

Мы нижайше просим Беулу Максуини поехать с нами, но ему не хочется именно сейчас испытывать терпение южан против своей породы, да и как будет без него мистер Нун? Джон Коул шлепает пешком в Маскегон, где армия выгрузила десять тысяч мулов и лошадей – теперь, когда война кончилась, – и покупает четырех мулов за гроши. Мы послали ответ Лайджу, и он чертовски рад, что мы едем, и просит нас привести с собой мулов для пахоты, если удастся их достать. Он пишет, что лошадей всех съели и Теннесси голодает. Нам понадобится неделя, чтобы попасть на место. Может, две. Смотря что окажется по дороге. Беула дает нам десять двухдолларовых банкнот железнодорожного банка Эри и Каламазу – из своих сбережений. Нет, мы не можем это взять, говорит Джон. Еще как можете, отвечает Беула. Кроме этого, у нас есть пять золотых монет и две пятидолларовые бумажки – все, что мы получили за службу в армии, да немножко от мистера Нуна, он нам задолжал за работу еще до того, как мы ушли воевать. Нельзя назвать нас богатыми янки. На четвертого мула мы погрузим свои скудные пожитки. Запасное платье Виноны и мои личные платья, только их немного побила моль. Платье, в котором я венчался, отправляется обратно к костюмеру мистера Нуна. Джон Коул просит портниху, мисс Динуидди, зашить золотые монеты в причудливую штуку, украшающую корсаж Винонина платья. Это для того, чтобы их спрятать, но Винона улыбается и говорит, что ее дедушка делал то же самое давным-давно, когда ходил на войну. Зашивал себе в военное облачение старые испанские монеты. Это очень сильное шаманство.

Вечером мы пили виски с мистером Нуном и компанией и явно перебрали. Отлично провели время. Мистер Нун произносит речь про старые времена и новые. У нас изо рта вылетают слова прощания и обеты вечной дружбы, и лица от них мрачнеют.

Похоже, мы готовы двинуться на юг. Если опустить плотницкий отвес от Гранд-Рапидс, он ровнехонько попадет в Парис, штат Теннесси, так что, говорит Джон Коул, нам надо идти точно на юг по компасу через Индиану и Кентукки. Мистер Максуини кивает, словно мы говорим что-то такое, о чем ему не надо будет больше думать никогда в жизни. Он велит нам первее всего заботиться о Виноне. Мистеру Максуини добрых сто лет, но это не мешает ему чувствовать боль разлуки. Наверно, Винона проросла глубоко в его сердце, как и в наши. Наверно, она понимает, что она очень особенный человек. Награда и сокровище – за то, что мы живы. Беула Максуини протягивает морщинистую коричневую руку и пожимает ее гладкую ручку – коричневую, как полированная сосна. Спасибо за все, что ты для меня сделал, Беула, говорит Винона. Поэт Максуини опускает глаза. Наверно, не за что меня благодарить, говорит он. Нет, Беула, я тебе благодарна, говорит Винона.